Глеб Сташков - Записки купчинского гопника
– Довольно обидные, – говорю, – ваши слова, товарищ подполковник. Очень обидные. Я, между прочим, физматшколу закончил и могу разлюбую, понимаешь, траекторию снаряда в два счета вычислить.
– Ладно, – говорит подполковник Артюхин, – не пзди. А физматшколу я учту.
И учел. Назначил меня журналистом. Я обрадовался. Думал, буду военным корреспондентом. Как Аркадий Гайдар. А еще лучше – как Константин Симонов. Потому что Симонов не погиб и вообще по большей части по штабам ошивался.
Выяснилось, что журналист на их жаргоне – это человек, который отвечает за классный журнал. То есть не за классный, а за взводный. И полагается за эту должность звание ефрейтора. А от ефрейтора, глядишь, и до генерала недалеко. Лиха беда начало.
И уже собрался я себе на курсантские погоны ефрейторскую лычку нашить, как потерял этот самый журнал. Ходили мы в лес топографию местности изучать, я журнал под задницу и подложил, чтобы униформу не зазеленить. Подложить-то подложил, а забрать забыл.
Из ефрейторов меня разжаловали. Хотели под трибунал отдать, да обошлось.
Вообще-то мы на сборах неплохо жили. Нам с командиром взвода повезло.
Когда мы учились на военной кафедре, командиром нашего взвода был Максим Резник, который нынче в Законодательном собрании депутатствует. А под конец обучения у нас сменился куратор. Подполковника Артюхина заменил майор, фамилию которого я забыл.
Майор был интеллигентным, что, впрочем, не добавляло ему ума. Он над кандидатской диссертацией по психологии трудился. Доказывал, что любое ничтожество можно – при желании – сделать уважаемым человеком. Это было задолго до того, как Медведев стал президентом, так что идея выглядела не бесспорной.
Майор-психолог снял Резника и назначил командиром студента по имени Дима. Дима имел рыжие волосы, носил усы и считался придурком. Его даже на пьянки не приглашали. С этим командиром мы и приехали на военные сборы.
На сборах нашей компании жилось очень хорошо. Дима почему-то нас боялся. Назначал в наряды только с нашего согласия. Никогда не спорил и лишь слегка раздражал постоянным заискиванием.
Каждый вечер мы ходили в увольнительную. Увольнительные подписывал старший лейтенант Шиман, выпускник биологического факультета. Он тоже нас боялся. Не так сильно, как прапорщика Соковича, но побаивался.
– А что по поводу вашей увольнительной думает командир взвода? – робко спрашивал Шиман.
– Он согласен, – отвечали мы и шли в Лахденпохью пить пиво.
Но однажды подполковник, наш бывший куратор, учинил разнос. И приказал разжаловать Диму, а командиром временно назначить Резника.
Первым делом Резник велел убрать с видного места банку с чаем, которая и послужила поводом для отставки Димы. Мы нехотя убрали.
– Сегодня мы в увольнительную не пойдем, – сказал Резник.
– Почему?
– На несколько дней мы должны стать образцовым взводом. Тогда меня назначат не временным, а постоянным командиром.
Мы покривили рожи, но от увольнительной отказались.
После отбоя Резник заявил:
– Сегодня мы водку пить не будем. И песен петь не будем. Вот когда меня утвердят командиром, тогда мы заживем вольготно.
А мы и так жили вольготно. До того как Резника назначили временным командиром. Нас вполне устраивало житье при Диме. А житье при Резнике как-то не радовало.
– Резник – друг, но вольности дороже, – рассудили мы.
На следующий день мы с приятелем маршировали, слушая плеер. Один наушник в его ухе, а другой – в моем.
Подполковник, как и предполагалось, пришел в бешенство. Резника разжаловали. Он полез в драку. Со мной. Потому что приятель был гораздо здоровее Резника. Драка прошла без последствий, зато командиром снова стал Дима. И мы снова каждый день ходили в Лахденпохью, а в наряды не ходили.
Резник, правда, тосковал по былому величию. Жалел, что не удержался на взятой высоте.
Вместе с ним горевал еще один товарищ по имени Антон. У него, правда, никакого величия в прошлом не было, да и в будущем не просматривалось.
Антоха был уникальный экспонат. Из той категории людей, которым всё – божья роса. Которые ощущают себя великими, даже когда им походя плюют в харю. Стоят, так сказать, на глыбе слова «мы» среди моря свиста и негодования.
Антоха считал себя плейбоем.
– Захочу – любая баба моя будет, – говорил нам Антоха.
Бабы шарахались от него, как от прокаженного. Заклеить он смог лишь чучело, которое ходило в очках и шерстяных колготках.
Антоха считал себя крутым.
– Какие проблемы – обращайтесь, – говорил он нам.
Единственная проблема возникла у самого Антохи, когда зачуханный студент-философ вышвырнул его из очереди в буфете и грозился набить морду.
Антоха считал себя деловым человеком.
– У меня только баксы, – говорил он нам, когда мы просили в долг.
И неизменно показывал 10 баксов. К третьему курсу 10 баксов изрядно замусолились.
Уж он-то мечтал стать генералом. А для начала – хотя бы сержантом.
Но начальство упорно его игнорировало. Тогда он отпросился со сборов в город. Сказал, что у него жена рожает. Жена не могла рожать, потому что жены у него не было. Но начальство проверять не стало. Решило, что человек не может так нагло врать.
Нам тоже хотелось в город. Мы бесились, но закладывать его начальству, разумеется, не стали. Мы придумали более изощренную месть.
– Тебя произвели в сержанты, – сказали мы Антохе, когда он вернулся.
Антоха подпрыгнул, хлопнул в ладоши и вскинул руки в победном приветствии.
– С меня простава, – закричал он.
– Естественно, – сказали мы.
Антоха тут же помчался в военторг, купил сержантские лычки и принялся их пришивать.
Он расхаживал по части в лычках и сиял. Радость распирала его. Как говорил поэт, лик его ужасен, движенья быстры, он прекрасен.
– Кто произвел меня в сержанты? – спросил он.
– Подполковник Стружанов, – назвали мы самого грозного подполковника.
Антоха пошел к подполковнику Стружанову.
– Спасибо, Александр Иванович.
Подполковник Стружанов остолбенел. Никто и никогда не называл его Александром Ивановичем. К нему положено было обращаться товарищ подполковник. Но Антоха, видимо, решил, что между подполковником и сержантом разница уже не слишком велика, так что можно и сфамильярничать.
– За что спасибо? – осторожно спросил Стружанов.
Антоха засмеялся:
– Будто вы не знаете.
Он уже полез обниматься с подполковником, когда тот рассмотрел лычки.
– Ты почему сержант? – поинтересовался подполковник Стружанов, отталкивая самозванца.
– Да ладно вам, – махнул рукой Антоха. – Будто я не знаю, что вы меня и произвели.
