Две жизни одна Россия - Данилофф Николас

Я старался рассмотреть свой арест в свете американосоветской конфронтации со всех сторон, и все больше укреплялся в мысли, что не желал бы быть просто обмененным на советского шпиона. Ведь тогда люди будут думать, что я действительно был связан с ЦРУ. Такие подозрения преследовали бы меня всю оставшуюся жизнь, точно так же, как это было с Сэмом Джаффе, моим телевизионным коллегой, которого они и погубили.

Чего я, слава Богу, не знал, так это прецедента подобного обмена; оказывается, в 1972 году правительство США согласилось обменять советского шпиона на американского бизнесмена, которого держали заложником в качестве ответной меры (такова была теперь позиция русских в моем случае). Это случилось в феврале 1972 года, когда ФБР арестовало Валерия Маркелова, советского гражданина, не имевшего дипломатической неприкосновенности, который собирал секретную информацию об американском военно-морском истребителе Ф-14А Томкат. КГБ на это ответил арестом Пола Сьеклоча, бизнесмена из Калифорнии. Этот веселый, темпераментный американец неоднократно посещал Москву и хотел организовать группы туристов для охоты в Сибири. Ранее он без всяких затруднений проходил таможенные досмотры, вручая дорогие подарки чиновникам как взятки. После ареста Маркелова он получил несколько приглашений приехать в Москву для завершения сделки. Когда он прилетел, он был арестован в аэропорту за ввоз необъявленного в декларации огнестрельного оружия и брошен в Лефортово.

Сьеклоча держали под арестом несколько недель, пока США не потребовали его освобождения самым решительным образом. Наконец, была достигнута договоренность. Сьеклоча был препровожден в здание посольства США. После того, как его следователь из КГБ зачитал решение, согласно которому впредь Сьеклоча был запрещен въезд в СССР, он был отправлен самолетом в США. Маркелов же был выслан в Москву за несколько дней до первого совещания в верхах между президентом Никсоном и Брежневым в мае 1972 года. Оба руководителя сверхдержав стремились встретиться, поэтому им лучше было замять все это дело. Этот инцидент оставался бы тайной и до сего дня, если бы газета "Нью-Йорк тайме" несколько месяцев спустя не сообщила о том, что Вашингтон обратился с просьбой к федеральному судье снять обвинение против Маркелова, с тем чтобы залог за него в сумме 1 000 000 долларов мог быть возвращен русским.

Сидя на койке, думая об отношениях между сверхдержавами и пытаясь читать, я взглянул на Стаса. Он быстро заполнял клочок туалетной бумаги какими-то бесконечными формулами. Это напомнило мне, что когда-то в детстве я интересовался математикой: в школе с головой уходил в прямолинейную и сферическую тригонометрию и навигацию. В колледже продолжал изучать математику, но когда мы перешли к дифференциальному исчислению, я потерял к ней всякий интерес. Сейчас в надежде отвлечься я попросил Стаса объяснить мне интегральное исчисление. Как и следовало ожидать, он очень обрадовался моему желанию разделить с ним его увлечение числами. Он взял кусок чистой туалетной бумаги, начертил диаграмму с осями Икс и Игрек и провел кривую в первом квадрате. Надо было определить площадь, расположенную ниже кривой. Затем он начал объяснять мне по-русски то же самое, что тридцать три года назад мне объясняли по-английски в Гарварде. Устав, наконец, от его лекции, я поблагодарил его и сунул листочек в карман.

В час дня, как и обещал Стас, я услышал звук двигающейся по коридору тележки. Обед — самая большая трапеза в Лефортове. Дают суп, картофельное пюре, граммов 60 рыбы или мяса и чай. Мы ели медленно,

стараясь растянуть процесс минут на пятнадцать-двадцать. Вскоре после обеда кормушка с лязгом открылась.

— Данилов! Готовьтесь к вызову! — крикнул охранник. Сердце у меня упало. Что же теперь будет? Через несколько минут в сопровождении часового я шел по балкону в комнату 215.

* *

Полковник сидел за столом. Взглянув на меня, он подписал обычный пропуск и отдал его часовому.

Я чувствовал себя крайне униженным перед моим хорошо одетым противником: руки за спиной, штаны сваливаются, ботинки не зашнурованы. Щетина на подбородке чесалась, и я пропах потом. Я внутренне сжался, но старался не показать вида.

Сергадеев молча внимательно осмотрел меня. Затем указал мне на стул, дав понять, что маленькая игра между подозреваемым и следователем окончена.

— Как поживаете, Николай Сергеевич? — спросил он дружеским тоном, показав, что он вовсе не думал меня унижать. — У Вас есть какие-либо жалобы?

— Никаких, кроме того, что Вы меня держите здесь, — ответил я. В действительности же меня мучил геморрой, в особенности, когда я часами сидел на жестком деревянном стуле в кабинете Сергадеева. Я не хотел говорить ему об этом, во всяком случае сейчас. Я уже проявил достаточно слабости для одного дня. Потом, может быть, я скажу о своем состоянии здоровья, в частности о высоком давлении.

— Кстати, — сказал полковник, — я дал Вам блокнот?

Я покачал головой.

Сергадеев протянул через стол мне записную книжку в зеленом переплете, чтобы я делал в ней записи.

— Знаете, — сообщил он доверительно, — Вы действительно очень опытный шпион. Я могу с уверенностью сказать это. Вы не сопротивлялись во время ареста, и Вы очень хорошо владеете собой.

Положительно мне не везло. Все, что бы я ни делал, они могли представить как подтверждение моей шпионской деятельности. Даже мое самообладание, которое я проявлял так настойчиво, работало против меня.

— И Ваша жена тоже прекрасно подготовлена, — продолжал он. — Она не кидается на пол в истерике.

— Я не шпион, — сказал я и продолжал настаивать на этом до тошноты в течение всего допроса. — Я не шпион, я не шпион!

— Не шпион? Хорошо. Посмотрим, — сказал полковник с улыбкой. И его золотые зубы блеснули. — Кстати, скоро к Вам на свидание придет Ваш сын. А пока я хотел бы вернуться к некоторым вопросам нашей прошлой беседы.

Встреча с Калебом! Это прекрасно! Но я не отреагировал. Я сидел спокойно, когда Сергадеев щелкнул выключателем около стола, чтобы в коридоре зажегся красный свет, означающий, что идет официальный допрос.

— Хотите чаю или кофе? — спросил он. Полковник не торопился приступать к делу. Это тоже прием. Затягивав процедуру, следователь изматывает и запугивает заключенного, делает его более уязвимым для оказываемого на него давления. Пребывание у Сергадеева на допросе можно было сравнить с ощущением, которое испытываешь на приеме зубного врача, когда он работает без применения анестезии.

Сергадеев взял белый фарфоровый чайник, наполнил его водой и опустил туда кипятильник. Затем подошел стене и очень осторожно воткнул вилку в розетку.

— Не беспокойтесь, я не собираюсь Вам ничего под мешивать, — заметил он.

— А я и не думал, что Вы можете это сделать, — сказал я и добавил: — Если не возражаете, я бы выпил чаю.

Сергадеев достал для меня стакан в металлическое подстаканнике и фарфоровую чашку себе для кофе. Я заметил, что он предпочитает кофе; быть может, я ш ошибся, предположив, что он имеет какое-то отношение к Средней Азии.

Пока полковник заваривал чай, я оглядел комнату. Ош была прямоугольной, примерно пять на восемь метров Стол Сергадеева стоял слева. Я сидел за длинным столом который стоял перпендикулярно к столу полковника напротив двух широко открытых окон. Отсюда можш было видеть бежевую кирпичную стену здания на друго стороне двора. Помня совет Стаса, я посмотрел на часы на стене между окнами. Было три часа сорок минут. Над столом полковника висела эмблема — серп и молот, покрашенные золотой краской и покрытые пылью. У стола со стороны окон стояли два маленьких столика. На одном был один телефон, на другом — три. На полу около них — плевательница.

С правой стороны у стены, выходящей во двор, стоял еще один стол; на нем — графин с водой и круглый поднос со стаканами. А рядом — большой книжный шкаф, забитый разного рода справочниками; включая "Советскую Военную Энциклопедию" за 1983 год. Можно было предположить, что Сергадеев постоянно имел дело с вопросами, касающимися государственной безопасности. У стены за моей спиной стояли детский столик и стул. Они выглядели здесь не к месту и странно среди массивной мебели. Только потом я узнал об их предназначении.