Александр Дьяков - Жак Лакан. Фигура философа
Лакан обращался к своему опыту военного психиатра, сравнивал британскую военную психиатрию с ее французским аналогом и пытался в очередной раз найти ответ на тот проклятый вопрос, что так волновал поколение французов, переживших поражение в войне. «В форме психологической очевидности я прикоснулся к той истине, что своей победой Англия обязана духовной гибкости, – я хочу сказать, что неустрашимость народа основывается на честном видении реальности, в чем утилитаристская идеология ничего не смыслит, что специальный термин “адаптация” меняет все и что даже красивое слово “реализм” для нас теперь запретно из-за его позорного использования “клиром предателей”, лишивших его всякого достоинства, той профанации слова, которая надолго сделает его оскорбительным для людей»[111]. Лакан требовал пересмотреть отношения подчинения и самоидентификации, которые традиционно строились на сакрализации Отца, Вождя, Офицера и привели Францию к позорной капитуляции. Учение Фрейда дает необходимые средства для пересмотра этих отношений. Британцы вовремя поняли эту необходимость, перестроили во время войны систему идентификаций, пользуясь операциональными инструментами психоанализа, и в результате победили. Французам следует хотя бы с опозданием учесть этот урок.
Однако, опираясь на учение Фрейда, Лакан в то же время требует существенно пересмотреть его, заменив вертикальную линию власти горизонтальной. Социальные связи гораздо сильнее отцовского имаго, поэтому английская буржуазная демократия одержала победу над немецким нацизмом с его карикатурным превознесением отеческой фигуры фюрера. Британский демократический утилитаризм Лакан предпочитает французскому позитивизму с его приверженностью культу семьи. Впрочем, Лакан ничего не сказал о том, какое политическое устройство он считает оптимальным. Ревизия фрейдовского учения была для него продолжением борьбы против любого рода органицизма. Он наконец открыто признал, что его единственным учителем был Клерамбо. Эта позиция проявилась и на коллоквиуме в Бонневале, где Лакан подверг критике органодинамическую теорию своего друга Анри Эйя[112].
Лакан, как всегда, обрушился на органицизм, следы которого он обнаружил в органодинамической теории Эйя. Он даже попытался задним числом откреститься от сотрудничества со своим прежним другом и заявил, что уже в 1936 г. исчеркал красным карандашом экземпляр совместной с Эйем статьи. При этом он на всякий случай добавил, что исчерканный экземпляр, конечно же, утерян. Основная претензия к Эйю состояла в том, что органодинамизм, по мнению Лакана, ничего не может сообщить о генезисе психического заболевания, поскольку основывается на представлении о молекулярном взаимодействии, заимствованном из физики и насквозь детерминистском. Эй основывается на философии Декарта, однако заимствует из этой последней лишь представление о протяженности физической реальности. Лакан рекомендует Эйю перечитать следующий пассаж Декарта: «Но, может быть, хотя чувства иногда и обманывают нас в отношении чего-то незначительного и далеко отстоящего, все же существует гораздо больше других вещей, не вызывающих никакого сомнения, несмотря на то, что вещи эти воспринимаются нами с помощью тех же чувств? К примеру, я нахожусь здесь, в этом месте, сижу перед камином, закутанный в теплый халат, разглаживаю руками эту рукопись и т.д. Да и каким образом можно было бы отрицать, что руки эти и все это тело – мои? Разве только я мог бы сравнить себя с Бог ведает какими безумцами, чей мозг настолько помрачен тяжелыми парами черной желчи, что упорно твердит им, будто они – короли, тогда как они нищие, или будто они облачены в пурпур, когда они попросту голы, наконец, что голова у них глиняная либо они вообще не что иное, как тыквы или стеклянные шары; но ведь это помешанные, и я сам показался бы не меньшим безумцем, если бы перенял хоть какую-то их повадку»[113]. Перечитав этот пассаж, полагает Лакан, Эй должен будет отказаться от своего представления о том, что галлюцинация суть ошибка, в которую впадает сознание.
Отказываясь от органицизма, Лакан все дальше отходил от представления о неизменности человеческой психики. Уже в 1948 г. он говорил о том, что объект психиатрии меняется от эпохи к эпохе. Даже фрейдовское открытие бессознательного имело место в определенный исторический момент и было связано с социально-политической ситуацией:
Существует связь между открытием бессознательного и тем социальным устройством, которое Платон называет «тираническим». Перед нами конец прелюдии, за которой откроется нечто новое[114].
Более того, Лакан заявил даже, что безумие – такая же форма человеческого существования, как и сон, и считать его чем-то чуждым человеческой природе можно не больше, чем состояния любви или ярости.
Лакан недаром обрушивался на семейные ценности, ведь его семейная жизнь была в те годы совершенно хаотической. Мария-Луиза скрывала от детей факт развода с отцом. Дети не знали, что он живет с другой женщиной и не подозревали о существовании своей сестры: мать говорила им, что папа в научной командировке и много работает. Лакан поддерживал эту игру. По четвергам он как ни в чем не бывало завтракал со своей прежней семьей на улице Жаден в XVII округе, куда Мария-Луиза переехала после войны. Лакан давал ей слишком мало денег, которых не хватало, чтобы достойно содержать троих детей, поэтому она нашла работу книжного иллюстратора. Ей помогал брат, Сильван Блонден, который стал для Каролины, Тибо и Сибиллы новым отцом[115]. В 1949 г. он женился на Мадлен Симон, у которой был шестнадцатилетний сын от первого брака, Брюно Роже. Этот последний очень полюбил благородного Сильвана. Мария-Луиза и Мадлен тоже сдружились. В 1958 г. Брюно женится на Каролине, а впоследствии станет одним из самых известных парижских финансистов. Разбогатевший Лакан будет обращаться к нему за профессиональными советами. Для Каролины же Лакан остался чужим человеком, несмотря на то, что возил ее на каникулы в Венецию и в Австрию и оказывал ей финансовую поддержку. С другими детьми отношения складывались также не лучшим образом. Однажды в 1949 г. Тибо и Сибилла, возвращаясь из Ботанического сада, узнали в водителе автомобиля, остановившегося на перекрестке, своего отца. Рядом с ним сидела женщина, а на заднем сиденье – девочка. Дети бросились к машине с криками «Папа! Папа!» Лакан бросил на них удивленный взгляд и отвернулся, а затем нажал на газ. Мария-Луиза объяснила детям, что отец, по всей видимости, не видел их и не слышал. Тибо узнал о существовании Сильвии и Жюдит в 1951 г., когда ему было двенадцать лет, а Каролина – только когда выходила замуж.
Альфред Лакан также долгое время не догадывался о двойной жизни своего первенца. Марк-Франсуа оказался более наблюдателен и уже в 1941 г. догадался о похождениях брата. Родителям он ничего не сказал. 21 ноября 1948 г. от постоперационных осложнений после гистэктомии умерла мать Лакана. Вскоре после этого Мадлен, сестра Жака, рассказала Альфреду о том, что у него есть еще одна внучка. Тот немедленно пожелал увидеть девочку и принял ее очень ласково.
На рю де Лиль, 3, поселились Жюдит, Лоранс и их бабушка, а Лакан с Сильвией жили на рю де Лиль, 5. Здесь Лакан будет проводить психоанализ, а первые семинары будут проходить на рю де Лиль, 3, где имелся более просторный салон. Дети тоже постоянно крутятся здесь, общаясь с пациентами и учениками отца. В марте 1948 г. Лакан нанял в служанки молодую испанку Глорию Гонсалес, которая благодаря своей преданности и трудолюбию стала еще одним членом семьи. Сильвия обставила кабинет Лакана дорогой мебелью и купила низкое широкое кресло в стиле Наполеона III. В этом кресле он просидит еще почти полвека, слушая пациентов. Тогда же была куплена кушетка, на которой одни пациенты сменяли других на протяжении тридцати лет.
В 1951 г. Лакан купил загородный дом в живописной деревушке Житранкур. Здесь он работал по воскресеньям, иногда принимал пациентов и устраивал званые обеды. Здесь он также стал коллекционировать книги, и его деревенская библиотека вскоре превзошла по размерам городскую. В 1955 г. здесь появилась картина Гюстава Курбе. Неприличное полотно великого художника закрывал щит, на котором А. Массон в абстрактной форме воспроизвел основные элементы подлинника. Лакан вернулся к своей привычке ездить в отпуск на море. Первым делом он вместе с Сильвией отправился в Египет, а впоследствии часто бывал на юге Италии, где ему очень нравилось. Зимой он ездил в горы кататься на лыжах. Впрочем, лыжник из него был никудышный: два перелома ноги оставили у него легкую хромоту, которая усиливалась в минуты раздражения.
В клейнианском расколе, потрясшем Международную психоаналитическую ассоциацию, Лакан принял сторону Мелани Клейн. В мае 1948 г. на XI конгрессе франкоязычных психоаналитиков в Брюсселе он развивал идею Клейн о параноидной позиции, преобразовав ее в идею параноической структуры бессознательного.
