Александр Дьяков - Жак Лакан. Фигура философа
Лакан не испытывал ни малейшей симпатии ни к нацизму, ни к вишистскому правительству. Однако и Сопротивление вызывало у него лишь презрительную усмешку. Все надежды он возлагал на Англию. Осенью 1940 г. в Марселе он повстречал своего бывшего анализанта Жоржа Бернье. Вдвоем они часто сиживали на террасе фешенебельного бара и вели разговоры о том, что Англия – последняя надежда цивилизованного мира. Лакан, который всегда находился под влиянием немецкой культуры, стал ярым англоманом и принялся изучать английский язык. Он так и не выучился более или менее сносно говорить по-английски, однако стал очень много читать на этом языке. Вместе с Бернье он взялся переводить поэмы Т. С. Элиота. Он даже носил костюм, перешитый из английской офицерской шинели. При этом, однако, он не изменил своим широким привычкам и, пользуясь многочисленными привилегиями врача, легко добывал сигареты и прочие дефицитные товары. Лакан часто захаживал к А. Массону, который также жил в Марселе, и, таким образом, не терял связи с культурной элитой. Кроме того, здесь же оказались многие сюрреалисты – А. Бретон, Р. Шар, В. Броне и другие. Бретон, впрочем, вскоре уехал в США. За ним последовали Массон с женой; они уговаривали перебраться за океан Сильвию, но та решила не покидать Францию.
Той же осенью выяснилось, что Сильвия на третьем месяце беременности. На берегах Средиземного моря она открыла свой бизнес – производство мармелада из гнилых фиников, сбрасываемых с кораблей, приходящих из Африки. Эта продукция темного цвета и неприятного вкуса доходила до Парижа. МаЛу тем временем потребовала от своего неверного супруга в течение года прекратить связь с Сильвией. Узнав о беременности любовницы, Лакан поспешил донести радостную весть своей жене, которая сама вот-вот должна была родить (26 ноября она родила девочку, получившую имя Сибилла). Сам Лакан продолжал курсировать между Парижем и Марселем. Проблему помог разрешить Батай. В начале 1941 г. он сообщил приятелю, что в 5-м доме по рю де Лиль освободилась квартира, в которой он прежде жил с Дениз Ролен. Лакан снял это жилье и поселился там навсегда. МаЛу потребовала развода, и 15 декабря 1941 г. брак был официально расторгнут. Сильвия все еще формально оставалась женой Батая. Ее официальный брак с Лаканом будет оформлен только в 1953 г. 3 июля 1941 г. Сильвия родила девочку, названную Жюдит Софи и зарегистрированную под фамилией Батай. Сильвия не могла развестись с Батаем, поскольку брак с неевреем давал ей некоторую защищенность (развод состоялся 9 июля 1946 г.). Таким образом, дочь Лакана получила фамилию Батая, поскольку Сильвия официально была его женой, а Лакан все еще состоял в браке с Марией-Луизой. Такая путаница дает биографам повод к спекуляциям вокруг лакановского концепта Имени Отца.
В начале 1943 г. немецкие войска вошли в Южную зону, и положение евреев, укрывавшихся здесь, стало как никогда опасным. Батай предлагал Лакану переехать к нему вместе с женой и дочерьми. Лоранс действительно некоторое время жила у него, но потом Батай, расставшийся с Дениз Ролен ради Дианы Кочубей, предложил Лакану снять и эту квартиру, расположенную на рю де Лиль, 3. После Освобождения Батай нашел себе другое жилье, а свою старую квартиру оставил Сильвии, которая все еще носила его фамилию.
Родственник Сильвана Блондена Жак Декур, основавший вместе с Жаном Поланом журнал «Lettres françaises», был арестован как участник Сопротивления. Во время пытки он сохранял спокойствие и только осведомился у следователей, скоро ли они закончат. Никаких имен и адресов он не выдал. Смерть Декура поразила и Лакана, и Марию-Луизу. Как выразилась С. де Бовуар, Париж превратился в один большой концлагерь.
Несмотря на все ужасы оккупации, в том районе, где жил Лакан, бурлила интеллектуальная жизнь. В кафе «Флора» собирались интеллектуалы, как коллаборационисты, так и участники Сопротивления. Симона де Бовуар приходила сюда чуть ли не с самого утра, чтобы занять место возле камина, и штудировала «Феноменологию духа». Гегелевский трактат наконец-то увидел свет: в 1941 г. Жан Ипполит напечатал свой перевод в двух томах. По иронии судьбы, отмечавшейся многими исследователями, Гегель заканчивал работу над «Феноменологией духа», когда в Йену входили наполеоновские войска; Ипполит завершил свой перевод, когда Париж оккупировали войска Гитлера. Батай согласился участвовать в «аполитичном» журнале, который финансировало вишистское правительство. Предполагалось, что его редактором станет Морис Бланшо, в предвоенные годы выказывавший открыто антисемитские настроения. Хотя журнал так никогда и не увидел свет, Батай познакомился с Бланшо, и это знакомство стало одним из определяющих факторов в перемене политических взглядов последнего. Мишель Лейрис также был привлечен к сотрудничеству в предполагаемом журнале. Сам Батай не участвовал в Сопротивлении и в годы оккупации опубликовал такие бесконечно далекие от коммунистической идеологии тексты, как «Мадам Эдуарда» и «Внутренний опыт».
Жан-Поль Сартр и С. де Бовуар, напротив, были настроены решительно и печатались в антинацистских изданиях «Les Cahiers du Sud» и «Les Lettres françaises». Группа «Социализм и свобода», которую они организовали вместе с Морисом Мерло-Понти и Жаном Дезанти, проводила тайные собрания и распространяла антифашистские листовки. В июне 1943 г. в театре «Ситэ» была поставлена пьеса Сартра «Мухи». На премьере Сартр познакомился с Альбером Камю. Вскоре начались регулярные встречи небольшого кружка, в который входили Сартр, де Бовуар, Камю, Лейрис и Р. Кено. Лакан попал в эту компанию весной 1944 г. 19 марта в квартире Лейриса было разыграно представление по пьесе П. Пикассо «Le Désir attrapé par la queue», написанной в январе 1941 г. и сюрреалистически обыгрывавшей тему дефицита продуктов. Лакан был среди зрителей. Два дня спустя снова состоялась вечеринка, затянувшаяся до утра. Лакан произвел на Бовуар хорошее впечатление. В 1948 г., работая над книгой «Второй пол», она тщательно проштудировала его энциклопедическую статью о семье. Она даже обратилась к Лакану с просьбой разъяснить ей кое-что. Лакан отвечал, что на это потребуется пять или шесть месяцев; Бовуар предложила четыре встречи и получила отказ. С Мерло-Понти у него сложились более тесные интеллектуальные отношения, подкрепленные дружбой супруги Мерло-Понти Сюзан, специализировавшейся на педиатрии, с Сильвией. Эти знакомства, сложившиеся в военные годы, продолжались и после Освобождения. В частности, Лакан лечил самого Пикассо.
За время войны Лакан не напечатал ни одной статьи. Томясь от вынужденного безделья, он занимался изучением китайского языка и получил диплом Школы восточных языков. В эти мрачные годы окрепла дружба Лакана с поэтом Жаком Превером[109]. По-видимому, общение с интеллектуальной элитой изменило мировоззрение Лакана. Прежде всего это выразилось в том, что его щегольство в одежде сменилось маньеризмом. Вернувшийся после войны в Париж Ж. Бернье рассказывал, как однажды в 1946 г. повстречал на улице крайне озабоченного Лакана: тот весь день искал черную замшу, которая была ему необходима для домашних туфель, которые бы идеально подошли к его костюму. Впрочем, впоследствии обувь он стал шить в Лондоне у Бантинга.
ГЛАВА 5
СТАДИЯ ЗЕРКАЛА
Всем эпохам свойственная вера в то, что именно в них достигла максимальной остроты конфронтация с чем-то завершающим, запредельным миру и несущим угрозу его существованию.
Ж. Лакан. Семинары. Кн. 7За годы войны Лакан не опубликовал ни строчки. Однако это вовсе не означало, что его мысль перестала работать. После Освобождения французские интеллектуалы пытались осмыслить причины поражения от Германии. Лакан размышлял о другом: его заинтересовала психология толпы и, в частности, армии. В 1945 г. он пять недель провел в Лондоне. Его поездка носила деловой характер: он знакомился с постановкой психотерапии в Британии[110], посетив, в частности, приют в Хартфилде, в котором помещались бывшие заключенные и инвалиды войны. Приемы групповой терапии и психодрамы привели его в восхищение. Год спустя он организовал конференцию, рабочим ядром которой стала группа «Психиатрическая эволюция». Здесь Лакан произнес хвалебную речь об английских новшествах, заметив, что адаптивная групповая психотерапия опирается на идеи Фрейда (четыре года спустя он будет ругать американскую адаптивную психотерапию). Английский опыт, по Лакану, демонстрирует непригодность старой репрессивной психиатрии и отметает «отцовское имаго»: пациенты малых терапевтических групп идентифицируют себя с Я-идеалом психотерапевта, оставляя вакантным место Отца.
Лакан обращался к своему опыту военного психиатра, сравнивал британскую военную психиатрию с ее французским аналогом и пытался в очередной раз найти ответ на тот проклятый вопрос, что так волновал поколение французов, переживших поражение в войне. «В форме психологической очевидности я прикоснулся к той истине, что своей победой Англия обязана духовной гибкости, – я хочу сказать, что неустрашимость народа основывается на честном видении реальности, в чем утилитаристская идеология ничего не смыслит, что специальный термин “адаптация” меняет все и что даже красивое слово “реализм” для нас теперь запретно из-за его позорного использования “клиром предателей”, лишивших его всякого достоинства, той профанации слова, которая надолго сделает его оскорбительным для людей»[111]. Лакан требовал пересмотреть отношения подчинения и самоидентификации, которые традиционно строились на сакрализации Отца, Вождя, Офицера и привели Францию к позорной капитуляции. Учение Фрейда дает необходимые средства для пересмотра этих отношений. Британцы вовремя поняли эту необходимость, перестроили во время войны систему идентификаций, пользуясь операциональными инструментами психоанализа, и в результате победили. Французам следует хотя бы с опозданием учесть этот урок.
