Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии
Вскоре раздался короткий, сухой залп трех–четырех винтовок. Как оказалось, сестра убитого офицера Попова все рассказала, что видела из окна за несколько мгновений до убийства брата. Несколько юн–керов быстро разыскали конюха, спрятавшегося на чердаке, и тут же во дворе расстреляли предателя.
На кухне у нас беспрерывно доливался и кипел чайник. У плиты весело трещал и сыпал искры пузатый самовар. Второй дымил во дворе. Юнкера по два–три заходили в столовую и, не расставаясь с винтовками, лишь сняв фуражки, пили горячий чай с остатками всех варений, печений, сухарей и всем, что было в доме, учтиво благодарили бабушку и маму и уходили, оттеняя других, порядком уставших, продрогших мальчиков.
Тем временем я уже хорошо познакомился с вахмистром Сорокой и рассказал ему все данные степи, старой и новой церкви, церковной ограды, что была перед нами, и сказал ему, что я сбегаю в ограду… на разведку. Вахмистр, до того милый, улыбающийся, вдруг этак сурово на меня глянул и очень сердито попросил меня «отойти от греха». Но… у меня было столько восторга и столько желания тоже участвовать во всем этом — таком красивом, геройском, а главное — именно в своем, что остановить меня уже ничто не могло. Не успел он еще грозней нахмурить густые брови и открыть рот для нового рыка, как я, козырнув ему на бегу, крикнул: «Подождите, пока вернусь» — и, мигом перебежав дорогу, юркнул в ворота и очутился за забором ограды.
Подбежав к вновь строящемуся храму и зная всю его конфигурацию, я стал перебегать от угла к углу, от выступа к выступу, всматриваясь и разглядывая все деревья, кусты в снегу, скамьи, попутно заглядывая в оконные ниши внутрь. Было тихо, никого не было, было только слышно, как билось мое сердце да где‑то вдали одиночные выстрелы. По всему обширному церковному двору, и особенно у стен храма, валялись винтовки, подсумки, разбросанные обоймы с патронами, сумки и несколько солдатских шинелей. Одну шинель — первую — я принял за убитого, но разглядел, что нет ни ног, ни головы, и рукав откинутый — без руки, и лежала она уж очень плоско. Помню, что что‑то вроде разочарования промелькнуло в моей голове — как‑то без убитых не было полной картины моей первой разведки.
Соблазн был великий. Подхватив несколько обойм в карманы брюк, я поднял лежавшую у стены винтовку и собирался было, зарядив ее, двинуться дальше, как сквозь туман я увидел на другой стороне ограды сквозь решетчатый забор перебегающие, пригнувшиеся силуэты людей. Прижавшись к стене за выступом угла, я стал всматриваться — кто? И готов был уже мчаться назад с «особо важным донесением» и уже рисовал себе картину, как я доложу о результате разведки с винтовкой в руках — непременно старшему офицеру — и что все наши это будут видеть, как сзади я расслышал скрип снега и, обернувшись, увидел двух юнкеров, идущих вдоль стены. Я им махнул рукой, показывая вперед. Оба подошли к моему выступу. Я уже предвкушал всю прелесть открытия огня по врагу, причем, конечно, я тоже буду стрелять вместе с юнкерами, и это будет мой первый настоящий бой. Совсем не было страшно, было даже приятно весело, что я с юнкерами, я вооружен и нахожусь на настоящей войне.
Как вдруг один из них взял меня за руку и тихо сказал: «Положите винтовку здесь и вдоль стены бегите назад, скажите первому, кого встретите из наших, что за оградой есть люди и что мы здесь наблюдаем. Бегите!» Для меня это было обидой. Как же так — с поля боя и бегом! Но делать было нечего, кроме того, я осознал, что все‑таки это боевое поручение и не юнкеру же бежать назад. Я только ему сказал, что побегу с винтовкой. Он улыбнулся. «Нет, — говорит, — не надо, наши могут в тумане принять за мальчишку–красногвардейца и могут, чего доброго, подстрелить. Ну, скорей!» С сожалением я положил винтовку и со всех ног подался назад. Через минуту, около улыбающихся юнкеров, я стоял перед усатым офицером и, заикаясь и запыхавшись, «рапортовал», что за оградой неизвестные люди перебегают, «наши» юнкера ведут наблюдение и что в ограде и в новой церкви много винтовок, патронов и разного снаряжения.
Офицер, улыбаясь, сказал:
— Спасибо, гимназист. Идите скорее домой, там вас все ждут.
Обернувшись, он подал команду. Юнкера короткими цепочками побежали вдоль забора, огибая церковную ограду справа и слева, исчезая в тумане.
На нашем углу стоял уже пулемет, около два юнкера и все тот вахмистр, который строго махнул рукой, чтобы я шел домой. Делать нечего, прошел я мимо него с гордым видом и через парадное очутился дома.
Милый вахмистр Сорока, где сложил ты свою геройскую казачью голову? Где лежишь ты, всей своей фигурой олицетворявший воинскую доблесть Императорской конницы — донских полков? Суровый, беззаветно преданный присяге, храбрый воин. Про него офицеры и юнкера рассказывали чудеса его умения владеть конем и шашкой в атаках, удивительного чутья, смекалки и находчивости в боевой обстановке. Он прошел весь 1–й Кубанский и 2–й Кубанский походы, он прошел рейд в конном корпусе генерала Мамонтова, был много раз ранен и… где‑то исчез. Связь прервалась. Пал смертью храбрых где‑то у Орла, а с ним и многие его питомцы — юнкера и казаки… «Спите, орлы боевые»…
Моего отсутствия, видно, и не заметили. Вся моя «боевая» эпопея произошла чрезвычайно быстро. Это было хорошо в смысле спасения от нагоняя. А с другой стороны — обидно, что никто из наших не видал, как я рапортовал офицеру о результатах моей разведки. Только через несколько дней я был вознагражден. Посетившие нас юнкера и офицеры рассказали об этом эпизоде во всех подробностях и даже с приукрашением.
В гостиной, у кафельной теплой стены, сидели два офицера. Один был плотный, высокий, с черными небольшими усами. В столовой несколько юнкеров стоя пили чай. Тут же снаряжались наши Петя и студент. Петя был в серой шинели, привезенной им еще с Германского (или Австрийского) фронта, к которой прилаживали погоны. Это перемежалось шутками юнкера и помогавших им наших оставшихся барышень. «Оставшихся» потому, что Аничка Чубарина и Нюся уже были в каких‑то наглухо застегнутых жакетах, с повязками Красного Креста на рукавах, и в наши охотничьи сумки укладывали всю имеющуюся в доме медицину. Наш студент стоял в своей студенческой шинели с поясным ремнем поверх нее, в руках держал винтовку.
Через несколько минут из нашего дома ушли в туман с отрядом юнкеров наши первые четверо.
А еще через полчаса к нашему дому подошел «отряд» из 12 или 14 разношерстно, но по–военному одетых, с винтовками, с револьверами на поясах. Это были наши «гробокопатели» во главе с прапорщиком Стуконожкой и другие. Они тоже, оказывается, скрывались на огромном Нахичеванском кладбище в старых склепах, наглухо запертых огромными, заржавленными висячими и внутренними замками. Но входы в них знал смотритель Митрофаныч. Он, именно он, с помощью старенького священника Покровской церкви, отца Иоанна К., спасли тогда много военной молодежи, попавшей в беду. Эти два старика, оказывается, помимо нас, полностью снабжали их одеждой, питанием и многим другим необходимым.
