Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии
* * *
Ночью раздался осторожный, с незапамятных времен установленный охотничий свист. Все в семье его знали и пользовались им на охоте, на прогулках в роще, в камышах на Дону и т. д. Пришли Петя, мамин брат, мой дядя, старше меня на шесть лет, и его товарищ–студент. Оба в 1916 году отправились на Германский фронт, провоевали в рядах Староскольского пехотного полка, но через год были возвращены домой по розыскам родителей, как несовершеннолетние.
С начала большевистского восстания дома не ночевали. Как‑то попали в Новочеркасск. И вот появились.
Войдя в дом, Петя и студент, его тезка (звали его все Петрусь, фамилии не помню), сказали, что из Новочеркасска наступают казаки, юнкера и офицерские части. Большевики из Ростова бегут, на окраинах Нахичевани еще держатся красногвардейцы и солдатские части, но наши их выбьют. В Новочеркасске им сказали, что такой приказ атамана Донского войска, генерала Каледина.
Ночь прошла тревожно. Никто, конечно, не спал, кроме детей, да и те спали тревожным, прерывающимся сном.
На рассвете послышалась все учащающаяся винтовочная и пулеметная стрельба, по звуку — приближающаяся. К утру мимо нас по улице опять бежали толпы уже не буйной, а трусливой, растерянной рати, и уже в обратном направлении — на Ростов. Бегущих становилось все меньше. Какой‑то парнишка добежал до угла и, видно испугавшись спустившегося в степи тумана, перекинул винтовку, как какую‑то палку, через забор на наш двор и, не долго думая, перемахнул и сам к нам, подбежал к сараю и стал дергать дверь.
Мой отец вышел во двор и спросил:
— Ты что тут делаешь? Парнишка спросил:
— Дяденька, где можно тут спрятаться? Кадеты идуть. Всех убивають.
Отец открыл калитку и сказал ему:
— Слушай, ты, воин, винтовки у тебя нет, так тебя не за что и убивать. Патроны в карманах есть?
— Нету, я их повыкидывал, как биг…
— Ну, так теперь беги домой и больше не лезь в это дело. Где живешь?
— Темерницкий я.
— Ну, так дуй на свой Темерник, да поскорее, а то здесь‑то как раз и убьют.
Парнишка озирнулся по сторонам и с места рванул галопом и скоро исчез в степном тумане.
Спустя полчаса мимо прошли еще красногвардейцы и солдатье без погон, с красными бантами на папахах. Тащили с собой два пулемета «максим».
А через несколько минут разыгралась трагедия. На другом, по диагонали, углу нашей улицы был дом семьи Поповых. Один из сыновей — офицер — незадолго до 25 октября приехал с фронта домой. После выступления большевиков его никто больше не видел. Оказалось, скрывался‑то он все же дома. И вот в это утро, по общей обстановке поняв, что большевики бегут и белые вот–вот войдут, он надел свою полную офицерскую форму, конечно с золотыми погонами, и, видя на улице пустоту, отпер дверь и стал в одном шаге от нее у парадного входа, оглядывая перспективу улицы. Но видно, не судьба была ему встретить белых воинов. За другим углом, напротив, стояла группа уже не красногвардейцев, а солдат. Около них — станковый пулемет. Видно, большевистский арьергард. Сестра офицера Попова в это время подошла к крайнему окну у угла и в ужасе увидела, как один солдат, прижавшись к углу, прицеливается из винтовки в направлении их парадного. Другие стояли, тесно прижавшись к сараю извозчичьего двора. С ними стоял молодой конюх этого двора.
Сестра Попова, зная, что брат надел форму и стоит в коридоре за парадной дверью, наблюдая в щель за улицей, сразу сообразила, что он допустил неосторожность. Она бросилась через комнаты к парадному, но уже на бегу услыхала резкий удар выстрела. Вбежав в коридор, она увидела лежащего у порога брата — убитого наповал.
Все мы слыхали этот выстрел, слыхали вопль сестры, слыхали вслед за этим пулеметную очередь. Мимо наших окон пробежали солдаты, таща станковый пулемет, останавливаясь и стреляя назад из винтовок. Туман поглотил и этих последних… красных…
* * *
Опять наступила тишина на заснеженных улицах. Снег не падал. Висел густой, молочный туман, лишь виднелись контуры Софиевского собора — старого и недостроенного нового.
Минут через десять, а может быть и больше, я первый увидел из окна сквозь чуть отодвинутую гардину, как из‑за утла дома Поповых, что был наискось от нас на другой стороне улицы, показалась типично военная фигура в длинной шинели. На плечах погоны, под ними крест–накрест башлык, чуть мятая, слегка набок цветная фуражка, два подсумка, сбоку сумка, в руках на изготовку винтовка со штыком. С минуту постоял, вглядываясь во все стороны улицы, затем поднял левую руку, махнул ею, а сам вдоль стены быстро перебежал к крыльцу парадного и стал с колена, изготовившись к стрельбе. Это был Володя Посохин, юнкер Донского военного училища, а через два года — сотник и муж моей тети Гали.
Я был настолько заворожен и очарован этой картиной, что не мог даже сказать нашим ни слова со своего «наблюдательного пункта». А наши‑то были в двух шагах от меня.
И только когда из‑за угла быстро перебежали на другую сторону еще две точно такие же фигуры (это были юнкера того же училища — Рождественский и Шурупов), а за ними вышли и двинулись в направлении нас еще четыре, то я только тогда, как и сейчас помню, спокойно и внятно сказал:
— Наши пришли, вон идут, смотрите…
Тогда — нет, не заметил. А сейчас, вспоминая эту минуту, ясно помню, что лица всех членов нашей семьи выражали такое внутреннее волнение, какое может быть только у людей, увидевших ни с чем не сравнимую радость спасения.
Первая опомнилась и, оторвавшись от окна, бросилась через парадное навстречу юнкерам, пренебрегая всеми опасностями, Аничка Чубарина. Ее брат был офицер Корниловского ударного полка, и она и мы все знали, что он был уже в Новочеркасске. За ней устремились Петя и студент, захватившие с собой со двора винтовку, брошенную красногвардейцем. Вслед увязался и я. В этот момент все были предоставлены самим себе, и только младшего брата, Севу, которому было тогда семь лет, мама перехватила в коридоре и вручила на хранение бабушке.
На улице была следующая картина, запечатлевшаяся в моих глазах тогда и незабываемая до сегодняшнего дня.
Несколько дальше наших двух углов, у церковной ограды стояли готовые к стрельбе с колена две пары юнкеров. Левая пара — один влево, другой прямо. Правая пара — один вправо, другой прямо. Слева один офицер, тоже с винтовкой. У правой пары — бравый казак с усами и бакенбардами на грозном лице, с шевронами на рукаве. Насколько мне помнится, это был Атаманского военного училища вахмистр Сорока.
Около нашего парадного стояли вдоль стены дома человек восемь улыбающихся юнкеров и четыре офицера, уже разговаривающие с выскочившими из последнего дома «авангардом». На другом углу, у дома Поповых — группа больше, человек десять—двенадцать юнкеров и несколько офицеров. Это были БЕЛЫЕ!!!
