Ирена Желвакова - Герцен
113
Вещи, материальные предметы сыздавна влияли на судьбы людей. К ним относились как к оберегам, талисманам и пр. Они приобретали осязаемую, почти магическую силу, «впитывали» в себя пережитое и увиденное, воспринимались как символ, напоминание или укор. Портреты, картины, реликвии, осененные воспоминанием о былом, особенно почитались и бережно хранились в герценовской семье. Пример тому: почти что религиозное отношение и Натали, и Александра к его портрету работы Витберга, присланному невесте из ссылки.
114
В Летописи (Кн. <2>. С. 11) приведенный текст-комментарий не точен. Там речь идет об утверждении, что столкновения с Герценом следовало избежать даже «ценой жизни Нат. Ал.», в то время как в приведенном оригинале: «даже путем нашей смерти».
115
Смертельные друзья (фр.).
116
Мое первое знакомство с деревенькой Шатель (Бург) во время путешествия по герценовской Швейцарии вместе со старшей четой Герценов — последним правнуком писателя, замечательным Сержем Герценом, и такой же невероятно талантливой его женой Мари (увы, теперь скончавшимися), не оставило ясного чувства. Местечко показалось каким-то пустынным (ни одного встреченного обитателя) и даже каким-то заброшенным. Тогда, в 1993-м, Серж указал мне налом с проржавевшим скрипящим флюгером — школа построена на деньги Герцена. Вообще-то он немало помог своим «односельчанам», что отмечено и в его завещании, подписанном им 1 августа 1852 года, но его крепко забыли в Швейцарии, ни единым знаком, плакеткой или мемориальной доской не отметив ускользающую память. — Прим. авт.
117
Письмо впервые приведено по-русски в Летописи (Кн. <2>. 1851–1858. С. 39).
118
Это замечено в подробной главе о повести «Поврежденный» в упомянутой выше книге Е. Н. Дрыжаковой (С. 39–54). Досконально рассмотрев сюжет, историю создания повести, первоначально названной Герценом «Межуев-fils», по странной аналогии с гоголевским второстепенным персонажем «Мижуевым» (воспринимаемым лишь в «приложении» к Ноздреву), исследовательница предположила, что повесть, «с одной стороны, отражала черты Гервега, а с другой, напоминала утрированный портрет Энгельсона», «странного существа», с которым Герцен жил бок о бок в местечке С.-Элен. Энгельсон немало рассказывал Герцену о себе и, постоянно встречаясь с ним, вел идейные споры, отзвук которых находим в повести.
119
Перчаточка, случайно сохранившаяся в кармане чудом спасшейся Л. Суццер, была передана в Дом-музей А. И. Герцена правнуками писателя Натальей Петровной Герцен и Леонардом Ристом и представлена в экспозиции. Осталась и записка рукой Натали: «Перчаточка, которую снял Коля в последние минуты 1851-го ноября 16 в ночь».
120
Приводим это письмо впервые полностью в русском переводе, сделанном по моей просьбе праправнуком писателя — Михаилом (Майклом) Герценом. — Прим. авт.
121
Времена меняются (лат.).
122
См. также: «Былое и думы» (Собрание сочинений. Т. 10. С. 286–287); «Дневник Герцена», запись от 22 сентября 1843 года (Там же. Т. 2. С. 307); «Несколько замечаний об историческом развитии чести» (Там же. Т. 2. С. 151–176, 307).
123
В оригинале: «Votre caractère — traitre, vil, juif…» Перевод: «Ваш характер — вероломный, низкий, еврейский…»
124
Суд чести (фр.).
125
Возможности собраться с мыслями (фр.).
126
Всегда в движении (лат.).
127
О человеческом типе Энгельсом, о драме человеческого одиночества Герцен написал в главе «Энгельсоны» (в «Отделении втором» части пятой «Былого и дум», озаглавленной «Русские тени»).
128
От frénétique — исступленный, неистовый, необузданный (фр.).
129
«Во всяком случае, непосредственно отталкиваясь от гётевского принципа: основа — истина, форма — вымысел, начинает Герцен работать над собственной биографией», фрагментарно изложенной, начиная с первых попыток в ранних сочинениях. Так, в обширной главе о «Былом и думах» Е. Дрыжакова (в упомянутой книге, с. 84–107), представляя всевозможные сопоставления, высказывая догадки и пр., подробно прослеживает, как гётевский принцип собственного жизнеописания отразился на творчестве Герцена.
130
В 1860 году Герцен приступил к подготовке отдельного издания «Былого и дум». В 1861–1866 годах Герцен выпустил четыре отдельных тома своих мемуаров, отнюдь не повторявших нынешнее построение книги: первые два тома вышли в 1861 году; третий, включивший произведения 1830–1840-х годов, — в 1862 году; четвертый — в 1866 году (на обложке стоит 1867 год). В тридцатитомном собрании сочинений А. И. Герцена издательства Академии наук СССР (1956–1957) мемуары занимают четыре объемных тома с максимально приближенной к замыслу автора композицией. Комментаторы и текстологи «Былого и дум» в этом академическом издании проделали сложнейшую, кропотливейшую работу по восстановлению корпуса мемуаров, их композиции, хронологии частей, текстологии, времени публикаций и др. (т. 8–11).
131
На манер девяносто третьего года (фр.). Речь о Великой французской революции.
132
В 1919 году М. К. Лемке в томе XIII (Собрание сочинений и писем) удалось напечатать эту часть мемуаров Герцена по неисправленной копии. При подготовке тридцатитомного собрания сочинений публикация осуществлялась по нескольким спискам. Редакционная коллегия академического издания не располагала сведениями ни о нахождении оригинала, ни даже об используемой Лемке копии. Когда в поле зрения ученых оказалась «Амстердамская тетрадь» — основной автографический источник, воссоздающий события последних лет семейной жизни (1847–1852) писателя, то за основу публикации был взят этот выверенный текст. См.: Герцен А. И. Былое и думы. Автограф рассказа о семейной драме («Inside») / Статья, публикация и примеч. И. Г. Птушкиной //ЛН. Т. 99: В 2 кн. Кн. 1. М., 1997. С. 55–148; а также: Герцен А. И. Былое и думы: В 2 т. /Сост., предисл., коммент. И. Г. Птушкиной. М.: Слово, 2001.