Людмила Бояджиева - Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»
Длинная история отношений Ахматовой с Гумилевым похожа на взаимную пытку. Быть может, элемент садомазохизма требовался для поэтической игры, в которой Гумилев представлял страдательное, жертвенное начало, Анна же выступала в роли чертовки, мучительницы, изменчивой Евы. Определенно то, что каждый из них жил с ощущением постоянного присутствия рядом с собой смерти. Испытывал потребность с нею заигрывать. Вот только Гумилев, такой театрализованный в своей поэзии, со смертью играл честно. Анна же, столь неподдельная в «песнях», трагедию разыгрывала лишь на бумаге. В ее попытках уйти из жизни больше позы, «романа». В их «сватовстве» (чреватом для Гумилева двумя попытками самоубийства) больше странностей и загадок, чем не исковерканной фобиями и комплексами нормы.
Ахматова утверждала до конца жизни, что ее отношения с Гумилевым были особые, исключительные — «непонятная связь, ничего общего не имеющая с влюбленностью». С ее стороны — возможно. Николай же, помимо прочих, экзотически искаженных чувств, испытывал к Анне и вполне реальное плотское влечение. Много позже, вспоминая о первом чувстве, он признается, что действовал в угарном чаду страсти, стремясь к Анне как безумец. И решающим в этом влечении был ее ответ на ребром поставленный вопрос: «Девственна ли моя избранница?»
…Насмеявшись с Валей над таким поворотом дела, Анна вздохнула с облегчением: «Пошел он к черту, «конквистадор» с белыми мышами и мозгами набекрень». Сдвинув выгнутые брови, Валя смотрела на нее с сомнением: сплошные загадки. Гумилев, похоже, одержим навязчивой идеей. Но и Анна уперлась с определенным ответом: что за тайна, в самом деле, — «да» или «нет»?
Итак, она не приняла его предложение в очередной раз. Николай поехал в Африку без Анны. А в это время в Петербурге разворачивался весьма интересный сюжет.
В редакцию «Аполлона» стали приходить письма в одинаковых лиловых конвертах с гербом знатного испанского рода, пахнущие тонкими духами. В конвертах — веточка засушенного цветка и стихи на листах с траурным обрезом. Стихи, написанные юной аристократкой Черубиной де Габриак — нежной красавицей, запертой чуть ли не в монастырскую келью, — заинтриговали и очаровали всю редакцию. Было даже решено вместо стихов Анненского, открывающих номер, поместить сочинения загадочной Черубины. К несчастью, именно в этот момент Анненский скоропостижно скончался. Его внезапную смерть тут же связали с обидой на редакцию за снятые стихи.
Стали прояснять инкогнито юной поэтессы и раскрыли забавную мистификацию Волошина.
После отъезда Гумилева из Коктебеля Максимилиан в пылу увлечения хромоножкой Дмитриевой придумал историю с некой Черубиной, сочинил соответствующие юной, романтической аристократке стихи и стал отправлять их в «Аполлон». Шутка раскрылась. Страсти вскипели вокруг Дмитриевой и завершились дуэлью Гумилева с Волошиным. Гумилев дал пощечину великану Максимилиану и не захотел идти на примирение. К счастью, дуэль окончилась почти анекдотически — никто не пострадал.
До Анны доходили слухи о кипевших в Питере страстях, но о романе Гумилева с Дмитриевой она узнала в подробностях лишь в 1926 году из опубликованных Елизаветой откровенных воспоминаний.
Тогда же для нее было важнее другое: Николай вступился за честь умершего Анненского, а еще, судя по всему, занимал все более прочное место в редакции самого модного и прогрессивного литературного журнала Петербурга.
В Киеве 26 ноября 1909 года на авторском вечере «Аполлона» «Остров искусств» судьба вновь столкнула Ахматову с Гумилевым. Он изменился — возмужал, внешнюю браваду сменила внутренняя уверенность в своих силах. Стройный щеголь с отличной репутацией в поэтическом кругу привлекал внимание дам и вызывал явное уважение друзей по поэтическому цеху. Анна взвесила все «за» и «против» и за интимным ужином с Николаем в ресторане на очередное предложение руки и сердца шепнула: «Согласна». Других предложений, правда, у нее не было.
Глава 12
«То лунная дева, то дева земная,
Но вечно и всюду чужая, чужая». Н.Г.
Я жду, исполненный укоров:
Но не веселую жену
Для задушевных разговоров
О том, что было в старину.
И не любовницу: мне скучен
Прерывный шепот, томный взгляд, —
И к упоеньям я приучен,
И к мукам горше во сто крат.
Я жду товарища от Бога,
В веках дарованного мне
За то, что я томился много
По вышине и тишине…
Так сформулировал Гумилев свое брачное кредо, изрядно лицемеря. Надо полагать, что в любовных усладах даже с Черубиной он соскучиться не успел. Казалось бы, измученный отказами жених должен сойти с ума от счастья: согласие вырвано! «Товарищ от Бога» станет постоянным спутником его жизни! Ликует ли Гумилев? Нисколько. И вовсе не потому, что, рассчитывая на товарища, он явно промахнулся, выбрав Анну, — пока он еще пребывает в заблуждении. И не потому, что страсть к Ледяной деве перебили другие лирические впечатления. Обретя невесту, он — вот парадокс человека, одержимого идеей фикс, — как бы забыл о теме женитьбы. Навязчивая идея, реализовавшись, перестала мучить, ликвидировала камень преткновения, о который он постоянно расшибался во всех своих планах и действиях. Николай вновь был всецело поглощен предстоящим путешествием: вскоре он должен был отправиться в Африку. Пойми этих поэтов! То «страсти чад», то «к упоеньям приучен», то руку и сердце немедля подавай, то галопом в Африку! Очевидно одно: приключения манили Николая Степановича куда больше, чем обладание невестой, независимо от ее так и не проясненной непорочности. Или что-то все же прояснилось после ресторанного ужина, увенчанного согласием Анны, и жених, дорвавшийся до вожделенного тела Евы, был, мягко говоря, разочарован? Иначе скоропалительный отъезд выглядит нелогичным и даже вызывающим.
Так или иначе, уже тогда в их интимной жизни что-то пошло не так. Причем далеко не влюбленная Анна на вспышку страсти с его стороны и не рассчитывала, а вот жених, столько лет маниакально ждавший минуты близости с Ундиной, явно просчитался. Его грубоватый темперамент, которым «конквистадор» пытался скрыть мужские комплексы и недостаток опыта, смутил и разозлил невесту. Она по крайней мере ожидала романтических нежностей.
Проводив жениха, Анна осталась ждать, скрашивая одиночество рассылкой писем друзьям с сообщением о предстоящей свадьбе. Причем изображала радость по этому поводу, расхваливала Гумилева, «для которого не существует больше ничего на свете, кроме нее». Друзья не должны знать, как горько у нее на душе. Любимой подруге Вале остался вопль: «Птица моя… молитесь обо мне. Хуже не бывает. Смерти хочу. Вы всё знаете — единственная, ненаглядная, любимая, нежная Валя моя, если бы я умела плакать. Аня».
