Виталий Дмитриевский - Шаляпин в Петербурге-Петрограде
движением, связывая борьбу рабочих за удовлетворение экономических
требований с политической борьбой против царизма и капиталистической
эксплуатации.
Стачки и забастовки на фабриках и заводах в эти годы участились.
Пролетариат столицы готовился к решительной борьбе с царизмом. В 1901 году
после майских праздников были арестованы зачинщики маевки на Обуховском
заводе. Началась знаменитая Обуховская стачка. Она продолжалась целую
неделю и вызвала переполох в правящих кругах страны.
В. И. Ленин писал о судебном процессе над обуховцами в статье
«Каторжные правила и каторжный приговор», которая была опубликована в
газете «Искра» в ноябре 1901 года: «Нет, каторга не устрашит рабочих, вожаки
которых не боялись умирать в прямой уличной схватке с царскими
опричниками. ...Мы ответим на это сплочением всех революционных сил,
привлечением на свою сторону всех угнетенных царским произволом и
систематической подготовкой общенародного восстания!»
Обуховская стачка еще более активизировала жизнь пролетарского
Петербурга. Наряду с рабочими лучшие представители студенчества, передовая
демократическая интеллигенция все шире включались в деятельность
марксистских кружков, помогали партии вести среди пролетарских масс
большую агитационную работу.
В этих условиях нередко явления культурной жизни приобретали в оценке
передовой части публики открытый политический смысл. Так было, например,
со спектаклем «Доктор Штокман» гастролировавшего в 1901 году в Петербурге
Московского Художественного театра. Спектакль воспринимался
наэлектризованным залом как политический протест против угнетения
личности. Дело усугублялось еще и тем, что гастроли Художественного театра
проходили в дни студенческих волнений, завершившихся кровавой расправой у
Казанского собора. Почти каждая фраза вызывала в зале живые ассоциации.
Поминутно раздавались аплодисменты, одобрявшие призыв к борьбе и
единению.
В 1900-е годы произошло знакомство Ф. И. Шаляпина с А. М. Горьким,
которое вскоре переросло в крепкую многолетнюю дружбу двух великих
художников.
Шаляпин впервые услышал о Горьком году в 1897-1898-м от Рахманинова.
Как-то в Москве Рахманинов зашел к Шаляпину с книгой.
— Прочти, — обратился он к другу и восхищенно добавил: — Какой у нас
появился чудесный писатель! Вероятно, молодой...
Читая рассказы Горького, Шаляпин узнавал свою юность и поражался той
известной, казалось бы, только ему глубинной правде жизни, которая была в
произведениях писателя. Шаляпин тогда же написал Горькому письмо, но ответа
не получил.
В 1900 году Горький и Шаляпин мельком виделись в Москве. А летом 1901
года певец оказался во время летних гастролей в Нижнем Новгороде, где в ту
пору жил Горький. Певец выступал в антрепризе В. А. Эйхенвальда в Большом
ярмарочном театре на традиционной нижегородской ярмарке.
В один из вечеров после исполнения партии Ивана Сусанина Шаляпин
увидел за кулисами высокого, чуть сутулого человека.
— Правда ли, что вы также из нашего брата Исаакия? — спросил Горький
(так называли в России бродяжническую братию).
Разговорились. В их биографиях оказалось много общего. Вспоминали, как,
не зная друг друга, прожили бок о бок трудные годы в юности — грузили баржи
на Волге, в Казани жили «в учении»: Шаляпин — у сапожника, Горький — у
пекаря. Вспоминали и зимние воскресные кулачные бои, которыми «славились»
приволжские города. «Обнялись мы тут с ним и расцеловались», — вспоминал
певец.
С тех пор Шаляпин и Горький всегда поддерживали связь друг с другом.
Они встречались в Нижнем Новгороде, в Крыму, в Москве, на Капри, но
особенно часто в Петербурге, — в жизни обоих этот город сыграл чрезвычайно
важную роль.
В 1900-х годах писатель и певец оказались едва ли не самыми популярными
людьми в России. Их роднили общие «корни». Казань, Нижний, Самара,
Тифлис... Жизненные «университеты» обоих необычайно схожи — голод,
побои, тяжелая трудовая юность, растущая слава. Не случайно родилась и
быстро распространилась легенда, что они были дружны с детства. В
действительности не были, но могли бы быть.
Горький был мало знаком с музыкальным миром, тем более с оперой, но,
услышав Шаляпина, не мог не восхититься его талантом, голосом и
артистическим даром. Своему петербургскому другу литератору А. Поссе
Горький писал: «Был здесь Шаляпин. Этот человек — скромно говоря — гений.
Не смейся надо мной, дядя. Это, брат, некое большое чудовище, одаренное
страшной, дьявольской силой порабощать толпу. Умный от природы, он в
общественном смысле пока еще — младенец, хотя и слишком развит для певца.
И это слишком позволяет ему творить чудеса... Пока я не услышал его — я не
верил в его талант. Ты знаешь — я терпеть не могу оперы, не понимаю музыки.
Он не заставил меня измениться в этом отношении, но я пойду его слушать,
если даже он целый вечер будет петь только одно «Господц помилуй!». Уверяю
тебя — и эти два слова он так может спеть, что господь — он непременно
услышит, если существует, — или сейчас же помилует всех и вся, или превратит
землю в пыль, в хлам, — это уж зависит от Шаляпина, от того, что захочет он
вложить в два слова.
Лично Шаляпин — простой, милый парень, умница. Все время он сидел у
меня, мы много говорили, и я убедился еще раз, что не нужно многому учиться
для того, чтобы много понимать. Фрак — прыщ на коже демократа, не более.
Если человек проходил по жизни своими ногами, если он своими глазами видел
миллионы людей, на которых строится жизнь, если тяжелая лапа жизни хорошо
поцарапала ему шкуру — он не испортится, не прокиснет от того, что несколько
тысяч мещан улыбнутся ему одобрительно и поднесут венок славы. Он сух —
все мокрое, все мягкое выдавлено из него, он сух — и, чуть его души коснется
искра идеи, — он вспыхивает огнем желания расплатиться с теми, которые
