Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)
Первого взгляда, брошенного на нашу разнородную братию, было достаточно, чтобы уяснить, с какой тщательностью осуществляло свой выбор министерство иностранных дел, стремясь не давать никакого повода партиям или отдельным группам жаловаться на то, что их обошли. [70] Разумеется, среди нас не было ни одного человека из бедной семьи. Однако, если не считать этого условия, при выборе были учтены самые тончайшие различия. Был представлен каждый сельскохозяйственный район Германии. Среди нас не было и двух человек, которые бы относились к одинаковой категории. Были там сын рейнского промышленника и потомок саксонского газетного издателя, сын бременского купца и отпрыск владельца гамбургской судоходной компании, сын члена наблюдательного совета «ИГ Фарбениндустри» из Вюртемберга и наследник владельца баварского частного банка. Был даже сын мекленбургского пастора — члена Социал-демократической партии.
Всего в группе было четверо дворян, однако и они относились к различным категориям. Лишь двое могли считаться настоящими юнкерами — граф Страхвиц и я. Но и между нами существовало тонкое различие. Руди Страхвиц происходил из строго католической силезской семьи, я же был бранденбургским протестантом.
Обычно на протяжении первого года службы вновь принятые атташе использовались лишь на скучной технической работе. Это делалось для того, чтобы они привыкли к рутине обыденной службы. Атташе направляли в различные отделы, где они составляли так называемые «рубашки». «Рубашками» у нас называли маленькие папки, на которых частично был уже напечатан стандартный текст. В эти папки вкладывались бумаги, подлежащие обработке. Их надлежало направлять в различные инстанции с пометками: «Для ознакомления», «Просьба сообщить свою точку зрения», «По назначению для дальнейшего использования» и т. п.
На протяжении второго года службы атташе проходили специальные курсы, которые отличались от обычного обучения в высших школах лишь тем, что доценты подбирались и контролировались нашим учреждением, а занятия проходили в самом министерстве. Только после окончания этих курсов и сдачи экзамена на дипломата молодой специалист привлекался к ответственной работе в министерстве либо посылался на заграничную работу. [71]
Немцы и полякиМне удалось сэкономить год и избежать составления «рубашек». Я попал прямо за границу. Согласно Версальскому договору, 1925 год был последним годом, когда немцы, жившие в районах, отошедших к Польше, и не желающие принять польского гражданства, могли переселиться в Германию. В провинциях Познань и Поморье таких людей были сотни тысяч. Для организации переселения этой массы тамошнему немецкому консульству спешно требовались сотрудники для обработки огромного количества бумаг: Так я попал в Познань.
Я неохотно отказался от жизни в Берлине и от своей удобной квартиры на Тиргартенштрассе. Положительным было то, что в Познани я получал прибавку за службу за границей, в то время как в Берлине я был вынужден сокращать свои расходы. Раньше я получал у Раумера 400 марок в месяц, министерство же иностранных дел платило своим молодым атташе, которые, как правило, были отпрысками богатых семейств, лишь 250 марок. Во всяком случае перевод в Познань освободил меня от неприятной необходимости вновь обращаться к отцу за подачкой.
О жизни служащего немецкого учреждения в Польше в эти годы много приятного не расскажешь. Отношения с нашим восточным соседом на протяжении столетий представляли собой одну из мрачных глав немецкой политики. Трудно было ожидать, что поляки при выселении будут действовать в лайковых перчатках: ведь дело шло о немцах, которые на протяжении веков грабили их страну и выступали в роли безжалостных и высокомерных господ. Разумеется, отдельным немцам во многих. случаях приходилось очень тяжело. Тот, кто, подобно мне, работая в консульстве, был вынужден ежедневно заниматься сотнями судеб этих несчастных, к сожалению, очень легко поддавался настроениям, в результате которых забывал, что в данном случае речь идет о восстановлении исторической справедливости.
Как и повсюду, получалось, что тяжелее всех приходилось маленьким людям, в то время как настоящие виновники в большинстве случаев ухитрялись выходить сухими из воды. [72] Так называемые гакатисты, все эти ганземаны, тидеманы и другие пресловутые «пожиратели поляков», в тех случаях, когда им это удавалось, «благоразумно» высказывались в пользу Польши. Теперь они были признанными польскими гражданами и со спокойной душой оставались в своих награбленных латифундиях. В то же время крестьяне, ремесленники и им подобные, честно отстаивавшие свою принадлежность к немецкой нации, очень часто теряли все свое имущество.
Главной обязанностью консульства была организация отправки переселенцев. Ежедневно мы должны были готовить бумаги для тысяч людей. Обычно уже с раннего утра приемная была переполнена, и часто очередь желающих переселиться в Германию тянулась до наружной двери. Люди были в отчаянии, ругались, были даже случаи покушения на самоубийство.
Наша жизнь проходила в работе, ибо со всем этим потоком невозможно было справиться за восемь часов. Как правило, мы задерживались в бюро до позднего вечера.
Общения с польским населением фактически не существовало: поляки избегали нас, а мы, со своей стороны, не искали контакта с ними. Никому из нас не приходила в голову мысль изучить их язык. Каждый польский текст переводился переводчиком. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы мы интересовались польским театром или другими явлениями культурной жизни Польши.
Свободные вечера мы проводили в лучшем случае в ресторане «Бинек», который посещали исключительно немцы и куда поляки не показывали даже носа. То, что там можно было узнать о Польше и об условиях в этой стране, разумеется, не имело ничего общего ни с дружественным отношением ни с объективностью.
Время от времени я навещал своих бывших товарищей по школе и полку, имевших имения в Познани и Поморье. В большинстве они также стали польскими гражданами и, как и прежде, жили в своих замках. Несмотря на это, они не считали необходимым изучать польский язык. Если в наших бранденбургских рыцарских поместьях все еще царили социальные условия, характерные для феодализма, то здесь создавалось впечатление, что ты попал в раннее средневековье. [73] По сравнению с обросшими грязью свинарниками, в которых вынуждены были ютиться польские батраки, дома поденщиков в Лааске могли сойти за солидные и нарядные пригородные виллы. Если у нас дома общий диалект создавал определенное ощущение связи между помещиком и рабочими, то здесь пропасть между господином и батраком подчеркивалась еще и тем, что батрак, желающий обратиться к господину с просьбой, был вынужден прибегать к чужому для него немецкому языку. Я не верил своим глазам, когда в первый раз увидел, как при появлении разряженного помещика не только мужчины, но и женщины подбегали к нему, пытаясь поцеловать руку или даже полу его полупальто. И у нас батраки снимали шапки, когда приветствовали отца, но здесь при этом делался такой земной поклон, что шапки, казалось, подметали землю у сапог господина. Немецкие помещик в Польше принимали эти изъявления покорности в большинстве случаев с высокомерным спокойствием. Мне, однако, рассказывали, что польские помещики с большой строгостью требуют соблюдения этих недостойных обычаев.
