Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)
Министерство иностранных дел не подавало признаков жизни, но Раумер был настроен весьма оптимистично. Для того чтобы избавить меня от необходимости вновь попасть в зависимость от отца, он временно пристроил меня в качестве своего личного секретаря в Объединение германской электротехнической промышленности, размещавшееся на Корнелиусштрассе. Мне был положен оклад четыреста марок. [61]
В эту зиму я многому научился. Я имел прекрасную возможность наблюдать за некоторыми интригами и беззастенчивой борьбой различных сил, которая в конечном счете определяла решения, принимавшиеся якобы в интересах общеполезной государственной экономической политики. В это время как раз решался вопрос о заключении первых нормальных торговых договоров Веймарской республики и о первых немецких послевоенных тарифах. В задачу Раумера входила координация интересов электропромышленности по этим вопросам, защита ее интересов перед другими. Координация состояла в следующем: Раумер должен был обеспечить, чтобы во время заседаний многочисленные мелкие фирмы не поднимали слишком большого шума, когда их интересы ущемлялись крупными концернами — «Сименс», «АЭГ», «ОСРАМ» и некоторыми другими. Его главная задача в качестве защитника интересов электропромышленности состояла в том, чтобы привлечь на свою сторону влиятельных деятелей из Имперского объединения немецкой промышленности, министерства хозяйства и парламента. В этом отношении Раумер был настоящим мастером. Он был не только более умным и более ловким, чем большинство его соперников, но и обладал многочисленными разветвленными закулисными связями. Часто случалось, что, разыскивая его в рейхстаге и справляясь о нем в кулуарах, я получал загадочный ответ: «Депутат Раумер интригует в двести третьей комнате». Во всяком случае «Сименс» и «АЭГ» не проявляли недовольства результатами его деятельности. Летом Раумер отказался от своей квартиры, занимавшей первый этаж дома на Кёниген Аугусташтрассе, и купил себе большую виллу в Грюневальде.
Переговоры с представителями других отраслей промышленности происходили в помещении Имперского объединения немецкой промышленности, а переговоры с официальными правительственными органами — в министерстве экономики, здание которого помещалось на Бельвюштрассе. Впоследствии, во времена Гитлера, в этом помещении выносил свои смертные приговоры пресловутый «народный трибунал» Фрейслера.
В мою задачу входило составление для Раумера отчетов и протоколов этих торгов, которые происходили почти ежедневно. Не требовалось особого ума, чтобы понять, что в этих торгах не играет никакой роли объективная народнохозяйственная точка зрения, о которой нам говорили с кафедр профессора экономики. [62] Здесь велась настоящая война в джунглях: сталкивались частные интересы, причем каждый воевал против каждого, в ход пускались любые средства, любые аргументы. Победу одерживали лишь более сильные и бесцеремонные или более умные. Железоделательная промышленность боролась против обрабатывающей, крупная торговля — против сельского хозяйства, машиностроительные предприятия — против автомобильных концернов. В зависимости от того, о тарифе на какой товар шла речь, менялись фронты, заключались или расторгались союзы, разрабатывались комбинации, фальсифицировалась статистика, применялись шантаж, угрозы, жалобы, подхалимаж, ложь и жульничество. Когда платные служащие, представлявшие интересы сторон, заходили в своих спорах слишком далеко, на сцену выступали верховные магнаты — господа Сименс, Дейч, Феглер, Бюхер, Фровейн. Всей тяжестью своего авторитета они стремились доказать, что немецкая экономика будет парализована, а тысячи рабочих окажутся без хлеба, если не будут выполнены их требования. Мне было совершенно ясно это надувательство. Я находил его отвратительным. Однако по своим взглядам я был еще слишком большим индивидуалистом, и мне не пришло в голову сделать из этого более глубокие, общие или даже революционные выводы. Тем не менее я не мог долго оставаться в этой компании, опустившейся до уровня хищных зверей. Нет, для меня не подходили ни сельское хозяйство, ни торговля, ни работа в промышленности. Единственным занятием, которое еще казалось мне приличным, была государственная служба, министерство иностранных дел.
Правда, отец все еще считал, что в один прекрасный день я пойму смысл поговорки: «Сиди дома и честно зарабатывай себе на жизнь». Тем не менее он все же как-то понял, что я навсегда вышел за рамки его старого, феодального и патриархального мира представлений. Тем временем Гебхард настолько овладел своей профессией, что отец уже мог использовать его в качестве управляющего нашим поместьем Бургхоф (возле города Путлиц), которое он позже должен был получить в наследство. Да и младший брат Вальтер, который вскоре должен был окончить школу, принял решение заняться сельским хозяйством. И хотя отец не проявлял никакого восторга в связи с тем, что Путлиц из старого, верного кайзеру бранденбургского рода выражает желание пойти на службу «красной республике», он не чинил мне таких препятствий, как тогда, когда я захотел стать «купцом». По его представлениям, служба дипломата была все же более или менее достойна дворянина. [63]
Деньги и светская жизнь в БерлинеСо времени окончания инфляции и наступления некоторой общей стабилизации Берлин начал расцветать. Я с головой окунулся в столичную жизнь. Здесь быстро образовалось новое высшее общество, в большинстве своем состоявшее из нуворишей и в то же время включавшее в себя часть сохранивших свои богатства представителей старого господствующего класса. Это общество стремилось к тому, чтобы продемонстрировать свой капитал и свои роскошные наряды. Давалось огромное количество интересных, увлекательных представлений. Для меня не «составляло труда попасть в это общество.
К числу богачей, которым принадлежали блестящие дома, составлявшие тогда центр столичного общества, относились, в частности, семья Швабах (банкирский дом Блейхредер, на Тиргартенштрассе), Гутман (Дрезденский банк, на Ванзее), Фридлендер-Фульд (на Паризер-плац), Гольдшмидт-Ротшильд и некоторые другие.
Самыми интересными для меня людьми были, разумеется, иностранные дипломаты и корифеи министерства иностранных дел. Статс-секретарь фон Шуберт (один из совладельцев концерна Штумма и Ганиэля) жил на Маргаретенштрассе; почти напротив него находился дом богачки фрау фон Дирксен, матери дипломата, который позже был гитлеровским послом в Москве и Лондоне. Фрау фон Шуберт, урожденная графиня Харрах, была двоюродной сестрой жены Раумера. Фрау фон Мальтцан, жена посла в Вашингтоне, была дочерью крупного промышленника Грузона, которому принадлежали крупнейшие заводы «Крупп-Грузон» в Магдебурге. Больше других интересовала меня жена имперского министра иностранных дел Густава Штреземана. Она была родом из семьи верхнесилезских промышленников, которым перешел по наследству промышленный концерн Гише. Кете Штреземае охотно оказывала протекцию молодым людям, и я был среди тех, к кому она благоволила. [64] Из иностранных посольств меня прежде всего привлекало французское. В красивом дворце на Паризерплац хозяйничал тогда посол де Маржери. Его невестка Жени де Маржери была урожденная Фабр-Люс. Так как ее семья являлась главным акционером «Лионского кредита», она была наследницей богатейшего состояния Франции. Жени была не только самой очаровательной и элегантной, но и самой умной и образованной женщиной тогдашнего высшего света в Берлине.
