Михаил Ульянов - Реальность и мечта
Понятно, что в условиях рынка лидирует коммерческий репертуар. Однако государственные театры не могут быть ориентированы на него по определению, а государство им помогает мало. За рубежом действуют многочисленные фонды, готовые поддержать эксперимент на театре, нам же пока не приходится рассчитывать на просвещенных меценатов, современных Мамонтовых, Морозовых, Рябушинских. Как и на большие доходы — это ведь не кино! Осознавая остроту проблемы, даже небогатые, но уважающие себя страны позволяют себе такую роскошь, как содержание театров. Недавно и у нас в этом направлении появились малые подвижки. Ведь отношением к театру проверяется цивилизованность общества, уровнем театра — его духовность
Вместе с тем театральное искусство — один из немногих товаров отечественного производства, который имеет спрос на мировом культурном рынке. Поэтому следует вовсю пользоваться сложившейся конъюнктурой. Да и знакомство с жизнью за рубежом, с мировой культурой, ничего, кроме пользы, принести не может. И не будем изображать из себя бессребреников: живем мы трудно, и каждая возможность что-то заработать — во благо.
Правда, не стоит забывать, что качество российских экспортных изделий по уровню должно достигать мировых стандартов. А качество в искусстве — дело тонкое. Я бы даже сказал, что понятие качества к искусству неприменимо: искусство или есть, или его нет. Вот о чем забывают наши деятели, готовясь к поездке за рубеж со своим произведением и мудруя над неким варевом «а-ля рюс», как это «рюс», по их мнению, понимают иностранцы.
А интересны мы зарубежному зрителю прежде всего тем, что умеем создавать без этой установки, а просто «для себя». Видимо, что-то есть в нашей театральной культуре, что не смогли сломать ни тирания, ни десятилетия вынужденной самоизоляции, ни переломы новейшего времени. Только то, что мы глубоко знаем о себе сами, может нести в себе и общечеловеческий интерес. Запад не удивить ни «чернухой», ни «порнухой», ни тем более драками и стрельбой. По всем этим статьям они нас за пояс заткнут одной левой. Наш прорыв в мировую культуру, культурную среду произошел благодаря творениям, как раз ломающим западные стереотипы восприятия России, творениям, которые у нас на Родине уже стали явлениями нашего искусства.
Наверное, применительно к театру настал момент поговорить еще об одном важном понятии. Это честь. Понятие чести до
Реальность и мечтареволюции существовало не только среди дворян и офицеров. Слово чести, данное купцом, мастеровым, было надежнее документа. Берегли честь русские интеллигенты.
Можно сколько угодно шутить над наивностью Станиславского, когда он собрал вокруг себя актеров и заклинал их хранить честь Художественного театра. Но в этом заклинании была вера, что забота о чести родного театра для людей, служащих ему, — твердыня необоримая и опора для них самих. Именно об этом мне думается теперь все чаще и чаще.
Но о чести театра должны помнить не только его служители. Никогда — ни при царе-батюшке, ни при Сталине — с театров не брали налогов. Все, что зарабатывалось, шло на решение социальных и творческих проблем. А сейчас нас задавили налогами. Будучи председателем Союза театральных деятелей, я боролся за их отмену. Калягин, сменивший меня на этом посту, сегодня, когда жизнь еще более усложнилась, тоже борется, но пока безуспешно. Однако надежда, что мы будем услышаны, нас не покидает.
Сегодня почему-то забывают, что театр — искусство коллективное и один-два актера, овладевшие передовой культурой времени, обладающие широким кругозором, не смогут стать «через свой труд полезными обществу», если нет гармонии, художнической и человеческой, в труппе, в которой они живут и работают. Эта проблема стала особенно актуальна из-за широкого распространения контрактной, антрепризной работы на сцене. Конечно, можно набрать в спектакль одних звезд. Но велика опасность, что каждый из них будет слишком тянуть на себя, как лебедь, рак и щука, потому что нет коллективной сыгранности, нет командной привычки к партнеру, нет общей школы и много чего еще нет. Правда, преодолеть эти препоны может настоящий творческий вожак-режиссер. Но проблем с яркими и сильными режиссерами ныне образуется едва ли не меньше, чем с актерами. Когда-то в одной из своих статей Товстоногов сравнивал главного режиссера с капитаном корабля, объединяющим и направляющим работу команды, взаимодействие всех матросов. Вот с этими-то «капитанами» во многих областных и городских театрах страны дело не ладится. Не то чтобы у нас ощущался недостаток в режиссерских силах, но поставить спектакль и организовать театр — далеко не одно и то же. Надо ли говорить, что театр, год за годом переживающий смену художественного руководства, теряет творческую жизнеспособность?
Профессиональная жизнь актера складывается или не складывается еще и от того, повезло ли ему родиться в свое время. Отвечает ли его творческое и человеческое «я» требованиям дня или нет. Вот такой, каков он есть — с его мироощущением, с его внешностью, в конце концов, с тем человеческим идеалом, который он несет зрителям через свои роли, — отвечает ли он вкусам, интересам, потребностям настоящего момента или нет. Естественно, я говорю об этом, подразумевая наличие таланта. Вот, скажем, один из тончайших актеров второй половины XX века — Иннокентий Смоктуновский. Вряд ли возможен был такой актер в 30-е годы, и не потому, что он лучше или хуже известных актеров тех лет, нет! Просто тогда нужен был другой тип актера, другой носитель общественных идеалов, и в эти заданные временем рамки Смоктуновский вписался бы едва ли.
Без постижения своего времени актер не сможет полностью раскрыться, ибо суть его профессии именно в том, что он через свое творчество это время раскрывает. Понять время, заговорить на его языке, ощутить его требования, услышать его пульс и через него понять содержание жизни — наиглавнейшая забота и мука художника. Без этого не достучаться до того зрителя-со- временника. Это и означает родиться в свое время.
От чего только не зависят актер и его творческая жизнь! Однако актерская профессия не основана на одной зависимости. Напротив, когда актер на сцене и тысяча зрителей не отрываясь в молчании смотрит и слушает его весь вечер — разве он не владыка театрального зала? Разве актер в лучших своих работах не владеет сердцами и умами зрителей? Но он должен пройти множество испытаний, чтобы завоевать это право — право на внимание и время людей. И естествен этот жестокий «дарвиновский» отбор. Он естествен теоретически, но очень болезнен практически, поскольку касается актерских судеб и личностей. А зрителю безразлично, что переживает, какими слезами плачет за кулисами актер. Он жаждет открытий и потрясений, вызывать которые доступно не многим. Отсюда неизбежная жестокость моей профессии.
