Дмитрий Петров-Бирюк - История моей юности
Кругом тихо. Ни малейшего дыхания ветерка. Болтливые птицы, усаживаясь на ночлег, выкрикивают что-то на своем птичьем языке.
Я, погрустневший, молчаливый, иду вслед за ребятами по лесной тропе. Шурша в траве, от нас шарахаются какие-то мелкие зверушки. Где-то в густой вершине тополя звонко закуковала кукушка. И такая, показалось мне, безысходная тоска была в ее куковании, такая печаль, что я не выдержал. Слезы полились по моим щекам.
Весело смеясь, ребята кричали кукушке, чтобы она накуковала им, сколько лет каждому из них жить на свете. Кукушка куковала, а они считали…
…На следующий день отец разбудил меня рано.
— Вставай, Сашурка!.. Подвода уже приехала. Вставай! — Наклонившись ко мне, дыша перегаром алкоголя, он прохрипел мне на ухо: — Насчет денег-то не забудь. Слышишь, не забудь.
— Ладно, — прошептал я, — не забуду.
В горнице за столом уже сидели приятели отца, пришедшие его проводить. В числе их были Кудряш, однорукий Алексей Костин, Вохлянцев, купивший наш дом, ну и еще некоторые другие.
Перед ними на столе красовалась четвертная бутыль с водкой.
— Ну, так что же, друзья, — сказал отец, разливав водку по стаканам, — погладим, стало быть, дорожку, чтобы она гладкая была… Будьте здоровы!
— Счастливого пути, Илья Петрович! — послышались пожелания.
— Дай тебе бог счастья на новом месте!
Отец раскланивался и благодарил.
Людмила была какая-то серьезная, задумчивая. Она даже отказалась от водки и принялась укладывать вещи на телегу.
Украдкой, чтобы меня не увидела Людмила, пробрался я под сарай и вытащил из-под стрехи сверток с деньгами. Я развернул его, чтоб убедиться, целы ли деньги. Все было в порядке. Я положил сверток в сумочку, заранее приготовленную мной, повесил ее себе на, шею и завязал. Сумочку эту мне сшила в дорогу Нюрка Бирюкова.
Пока я управлялся с этими делами, отец уже успел напиться пьяным. Людмила, не стесняясь никого, ругала его.
— Дурак!.. — визгливо кричала она. — Свинья!.. Уже успел нажраться. Как теперь с тобой ехать?
— Ничего, Людмила Андреевна, — успокаивал ее отец. — Доедем. Я ж не пьяный, а только выпивши…. Пьяный всегда проспится, а дурак никогда.
— Ты и дурак и пьяница, — отвечала она. — Все вместе.
— Ладно, — отмахивался от нее отец. — Просплюсь, тогда увидишь — дурак я или нет… Садись, Саша, поешь, а потом поедем.
Я было уселся за стол, но Людмила заторопила:
— Дорогой поешь. Некогда. Надо ехать… К поезду опоздаем.
Задвигав стульями и табуретками, все поднялись из-за стола, стали молиться богу, целоваться с отцом.
— Ну, дай бог, Илья Петрович!.. Ни пуха, ни пера..
Сопровождаемый собутыльниками, отец, пошатываясь, подошел к телеге, взобрался на нее.
— Поехали! — сказал он подводчику. — Где Сашурка?
Я же в это время полными слез глазами в последний раз оглядывал двор, дом. Потом я подошел к Полкану, гремевшему цепью. Собака от радости завизжала, запрыгала.
— Прощай, Полкан! — сказал я собаке. — Уезжаю, теперь не увидимся.
Собака, на мгновение прислушавшись к моему голосу, будто поняв сказанное, взвизгнула и, подпрыгнув, лизнула меня в губы.
Сдерживая рыдания, я выбежал за ворота и взобрался на телегу.
— Ну, все уселись? — спросил подводчик. — Эй, пошли, милыи-и! — щелкнул он по сытым лошадиным спинам.
Лошади побежали рысью.
Не успели мы отъехать от дома, как отец повалился на сено, которое было в телеге, и захрапел.
Я с тоской смотрел на отдалявшийся от меня родной дом с огромной грушей у крыльца. Мне казалось, что груша прощально кивает своей верхушкой.
Меня очень огорчало, что ни один из моих друзей не пришел проводить меня. А ведь вчера, когда мы расходились по домам, они все уверяли, что обязательно придут.
Мы выезжали уже из станицы, когда вдруг из-за угла хаты, стоявшей на окраине, выскочили несколько молодцеватых «всадников», лихо сидевших верхом на длинных хворостинах. Размахивая деревянными саблями, они с криками «ура» ринулись в атаку на нашу подводу.
Подскакав к телеге, «всадники» осадили своих «коней». Подводчик захохотал и, приостановив лошадей, перевел их на шаг.
— Эй, казаки-молодцы! — крикнул он им. — Что ж, стало быть, хочете дружка своего проводить с парадом, что ль?
— Дядя, — попросил я его, — можно мне к ним на минуту спрыгнуть?
— Сиди на месте! — прикрикнула Людмила. — Ехать надо, а то к поезду опоздаем.
— Что уж ты на него так, — укоризненно сказал ей подводчик. — Ну нехай же слезет на минутку. Непонимающий ты человек. К нему друзьяки сбеглись со всей станицы проводить, а ты даже не разрешаешь ему и попрощаться с ними. Слазь, Сашка! — сказал он мне. — Погутарь маленько с ребятишками.
Людмила зло посмотрела на него, но промолчала. Я соскочил с телеги. Ребята окружили меня. Кто-то из них даже великодушно предложил мне хворостину, чтобы я сел на нее верхом, но я отказался.
Некоторое время мы молча шли за подводой. Но потом молчание прервал Кодька.
— Сашурка, — сказал он мне, — ты как только приедешь на море, так зараз же напиши нам. Ладно?
— Ладно, — кивнул я. — Напишу. Обязательно напишу. Обо всем напишу… Только и вы, ребята, напишите мне… Будете писать?
— А как же! — пообещал Кодька. — И мы будем… Вот напишешь нам, мы, может, приедем к тебе…
— Как — приедете? — даже приостановился я от изумления.
— Очень просто, — ответил Кодька. — Нам учитель в школе объяснял, что наш Бузулук впадает в Хопер, а Хопер — в Дон, а Дон — в Азово море.
— Не в Азово, а в Азовское, — поправил я.
— Ну, это все едино, — сказал Кодька. — Нехай в Азовское. А Мариуполь же, ты мне сам говорил, стоит на Азове-море, — продолжал он. — Ну, лодка у нас есть. Наберем хлеба поболе, сала, пшена, картошки — и поплыли. Вот красота, а! Ден за пять и доплывем.
— Ну, Александр, — сказал подводчик, останавливая лошадей, — прощайся со своими друзьями. Надобно ехать побыстрее, а то ж в сам деле могете на поезд запоздать.
Я по очереди пожал каждому мальчугану руку. Кодька предложил мне:
— Давай, Сашурка, с тобой поцелуемся. Мы ж родня.
— Давай! — согласился я.
Мы поцеловались.
Я вскочил в телегу. Подводчик тронул лошадей. Они бодро побежали по дороге, поднимая клубы сизой пыли. Некоторое время ребята, верхом на хворостинах, следовали за нами, а потом отстали. Долго они стояли на дороге, смотрели нам вслед и размахивали фуражками. Я им в ответ тоже помахал своим картузом.
Потом наша подвода перевалила за пригорок, и мои друзья исчезли из виду.
