Юхан Пээгель - Я погиб в первое военное лето
- Нас отправляют, - сказал я, - всего тебе хорошего.
Мы были просто добрые знакомые, я никогда за ней не ухаживал.
- Тебе всего хорошего, - сказала она, подавая руку, - может, никогда уже больше не увидим друг друга...
- Вот еще, что же мы, ослепнем, что ли, - глупо сострил я в ответ.
Подумать только, до чего серьезно относилась ко всему девушка: на войне ведь в самом деле могут убить.
Честно скажу, до тех пор я об этом не думал.
Могут, конечно, убить, только разве именно мне на роду написано отправиться на тот свет?
И вообще, долго ли ей быть, этой войне? Через две недели станет ясно: или рука в золоте, или сам в земле.
(Я так и не узнал, что моя одноклассница, с которой мы попрощались на углу улицы Кроонуайя и Густава Адольфа, осенью того же года познакомилась с толстым и лысым немецким майором-тыловиком, которого поселили в доме ее матери (отец девушки давно умер). Майор был добрый и любезный, в трудное время вся семья жила на даримые им консервы и эрзац-кофе, смеялась его компанейским шуткам, оживлялась от его маркитантского шнапса. ("Nur fur Wehrmacht!") Только такой, как я, идеалист мог бы удивиться, что осенью 1944 года эта хрупкая девушка вместе с майором, в качестве его невенчанной жены, бежала в Германию. Там выяснилось, что на родине у удачливого майора имеется упитанная супруга и прелестные детки. В лагере для беженцев моя одноклассница (вдобавок к пережитому шоку) заразилась сыпным тифом и умерла, предварительно наголо обритая. Местонахождение ее могилы, так же как и моей, близким не известно.)
4
Мы получили разрешение и по двое, по трое направились в лавку рядом с костелом. Хотели купить курева и какой-нибудь еды, которая в жару не так быстро портится, потому что завтра рано утром должна начаться отправка на войну. Говорят, пойдем защищать побережье Северной Эстонии.
Возле самого костела нам навстречу попался пьяный:
- Здорово, эстонские ребята! Ну что, везут вас, как баранов, немцам на заклание! - разглагольствовал он. - Какого" дьявола вы вообще пустили сюда этих русских... Чертовы идиоты... Я, старый куперьяновский партизан... [Юлиус Куперьянов - легендарный командир отдельного партизанского батальона эстонской армии] - и бил себя кулаком в грудь.
Мы ушли, пусть себе дальше лопочет...
Народу в лавке было мало. Сделали свои нехитрые покупки и собрались уходить.
- Сыночки, да хранит вас бог...
У окна стояла пожилая женщина, она взглянула на нас и заплакала.
...Мама, мамочка, где ты? Как хорошо, что ты нас не провожаешь, насколько тяжелее было бы уходить...
5
Мы идем совсем не на Северное побережье. Направление наше - Печоры.
Очень раннее утро. Полк выстроен прямо на булыжной мостовой, около парка. С реки тянется туман, пахнет каштанами и липами. Лошади пронзительно ржут, фыркают, постромки и новые с иголочки седла поскрипывают. С реквизированными у крестьян лошадьми просто беда: брыкаются, фокусничают, сопротивляются, никогда ведь они не ходил и ни в артиллерийской упряжке, ни под седлом.
Провожающих мало: несколько заплаканных офицерских жен.
Старшина батареи Раннасте, бывший сверхсрочник кавалерийского полка, переведенный к нам прошлой осенью, на тротуаре, прощаясь, целует жену, довольно красивую и молодую, потом весьма элегантно прыгает в седло.
И тут в голове колонны раздается это роковое: П-о-л-к! Шагом м-а-а-а-р-ш-ш! Так! Кончилось мирное время, под ногами дорога войны. Запомним число: двадцать восьмое июня!
Женщины начинают в голос плакать и машут нам на прощанье.
Хотелось сказать: не плачьте. Мы скоро вернемся. В наше время войны долго не длятся. Теперь четыре года уже не провоюют.
На первом привале Раннасте курит вместе с нами и говорит, что очень устал. Всю ночь не спал, жена не оставляла в покое: только и знала, что подавай да подавай ей... будто можно это впрок сделать или с собой на дорогу взять...
Конечно, женатым тяжело уходить, а женам тяжело оставаться, только мне не нравятся такие пошлые, интимные разговоры. Кроме того, этот человек какой-то липкий, его панибратство претит. Ребята его тоже почему-то не жалуют. Наверно, поэтому Рууди и выпалил:
- А может, с собой в спичечном коробке дала...
И представьте себе, Раннасте громко хохочет. Что это за шутка. Видно, оба они с женой мало чего стоят.
6
Наверное, это был наш второй ночной привал, у какой-то реки в Вырумаа. Красивое место с водяной мельницей, потребительской кооперацией, маслобойней и школой.
Только мы сложились на пиво, как в магазин вошел загорелый мужчина средних лет, кепка низко надвинута на глаза, брюки из домотканого сукна засунуты в пыльные сапоги. Он переглянулся с хозяином, это был как бы условный знак. Потом тихонько подошел к прилавку, боком прислонился к нему, тоже заказал бутылку пива и внимательно взглянул на каждого из нас.
- Мальчики, не валяйте дурака, - обратился он к нам, понизив голос, останемся эстонцами, давайте держаться вместе! Что вас ждет в России? Немец в первый же день разобьет вас в пух и прах... Пока есть возможность - идемте в лес! Пошлите-ка вы эту Красную Армию подальше...
Потом, придвинувшись поближе, еще тише продолжал:
- Не бойтесь, там уже есть эстонцы. Слушаем радио: немец самое позднее через неделю будет здесь. С Латвией и с Литвой дело уже в шляпе, шабаш. Сбегите ночью, приходите сюда, к лавке, отведу вас куда надо. Голода не бойтесь...
Это был запрещенный разговор. Строго-настрого запрещенный.
- А если заберут, что тогда? - обронил один из нас в наступившей тишине. - К стенке, не иначе... Неохота так глупо умереть...
- У вас же винтовки на плече... Да и в лесу люди не с голыми руками...
- У нас винтовки пустые, ни одного патрона, - ответил кто-то.
В самом деле, идем на войну, а патронов нам еще не выдали.
- Подумайте, мальчики... Сегодня еще не поздно...
Разумеется, для нас это был вражеский разговор и нам следовало бы сразу же о нем доложить.
Только что ты можешь сказать: жизнь и обстоятельства такие запутанные. О том, что происходит на фронте, ничего не знаешь. Все время говорили, что нас из Эстонии далеко не отправят. Ладно, отправят или не отправят, а только что же здесь назревает? Гражданская война? Кого они ждут там, в лесу? Немца? До чего же это дьявольски трудный вопрос! Всю жизнь только и слышали, что именно он, немец, исторический враг нашего народа. А помните, ребята, что мы делали, когда в июне сорокового года вошла Красная Армия? Снимали тавот с нового оружия. И это были немецкие карабины. Вся эстонская армия должна была перейти на унифицированное вооружение. Только почему именно на немецкое?
Два больших народа, как будто мельничные жернова, а между ними один маленький - как тебе решить? Ну да, за этот год кое-что сумели переоценить, стали лучше понимать новый строй. Я не из какой-нибудь богатой семьи, я не против того, что дали по рукам разным выскочкам, богачам и серым баронам. К тому же ведь немец напал на нас, а не наоборот. Только вот одно мне, да и многим другим, еще не ясно: что же все-таки будет с нашим народом, с нашим крохотным эстонским народом, который прошел через столько страданий и все-таки до сих пор выдержал и даже сумел свое государство создать? Что его ждет? В газетах пишут, что новый строй обеспечит полное процветание во всех областях. Здорово, если бы так было, и очень хочется верить, что так и будет. Только разве невозможно, чтобы было справедливое государство, а все-таки совсем свое, чтобы не было до него дела ни русским, ни немцам?
