Николай Мордвинов - Дневники
А текст слушаешь, как музыку… […]
26/IX
Тамбов приглашает играть с ними Забродина. Очевидно, тоже не придется.
Позавчера была рецензия в «Советской культуре»[592].
Большов[593] был на спектакле и сказал, что у него есть рецензия. Но она недостаточно хороша и [он] предложил ее дополнить.
Князевская «дополнила» — обвинила Завадского в недостаточности акцентов, в гофманиане и пр., отдает предпочтение Варпаховскому[594]… словом, Ю.А. расстроился и не явился на репетицию в театр […]
Рецензия путаная и опять тенденциозная.
29/III
Премьера. Передача в эфир[595]
«ТРАГИЧЕСКОЙ ПОЭМЫ «ОТЕЛЛО»,
музыка Юровского
Есть промахи с моей стороны: первый монолог попал вне действия — поддался оркестру. Вообще-то мне хочется, чтобы я с текстом вошел в музыкальную ткань естественно и без рывка. Думаю, не справился с трудной задачей. Потом было лучше. Еще не очень точен у меня Яго. Резкая скандированная речь идет к образу и отличает от плавной речи Отелло.
Наполненность возместила прорехи.
3/IV
Смотрел в «Королевском театре» «Лира»[596] Скофилда — Брука.
Трагедия идет в приглушенных бытовых тонах, а иногда и с натуралистическими подробностями, вроде: едят настоящие яйца, сняв сапоги, греют, растирают себе ноги, умирая, дергаются в судорогах и пр.
В декорациях то условность, то реальность, то абстракция (стул).
Костюмы по задумке интересны — кожа.
Пожалуй, лучше — первый акт (по Шекспиру), дальше же — никакого развития, все толчется на месте. Лир не меняется, как был в начале старичок, таким и остался и в конце и в сумасшествии. Говорит себе под нос, и ни одного взрыва.
Можно и так играть, приспособив к себе роль, но тогда лучше не брать эту роль, а взять современную.
Единственно, что он позволил себе, — это перевернуть стол и скамьи, уезжая от Гонерильи. Но это считаю неверным. Значит, Гонерилья права, когда упрекает Лира за дебоширство его охраны.
Отдельные куски были приятны у каждого, но все вместе…
У нас любят иностранцев, что бы они ни делали… Но играй так, с той же мерой таланта наши и по-русски, — спектакль не собрал бы полных 2–3 сбора, за это я ручаюсь.
А я думал: а что, если убрать весь быт, весь натурализм — противный, от которого тошнит, как тошнит бегущего рвать за кулисы Эдгара, после убийства Освальда, если убрать абстракцию — что останется для снобов?
Останутся отдельные куски в ролях всех актеров, останется Брук, видящий эпоху, более древнюю, чем это бывало прежде.
Останутся отдельные находки талантливого режиссера.
Но вся концепция?
Но сам Лир?
Я всякий раз хочу спросить: то, что мне показывается, это выше МХАТ, Леонидова, Станиславского, Москвина, Тарханова, Качалова или Хмелева?
Выше, по-вашему?
Шаг вперед?
За натурализм бранили в свое время МХАТ, Станиславского, и они ушли от этого.
Теперь мы хвалим за быт, натурализм, как хвалим и то, что похоже на Мейерхольда (с другой стороны).
И в возвращенном Станиславском, в худшем Мейерхольде, повторяемом через два десятка лет, видим новое слово. И видим его на стороне. Значит, не уважаем свое искусство. Значит, [снова готовы] сносить Храм Спасителя, или Сухареву башню, или Черниговский собор, или готовы закрыть Кремль гостиницей, то есть не щадим того, чем богаты.
14/IV
Писал с Андрониковым для телевидения размышления об Арбенине. Телевизионщики хвалили: интересно, непринужденно.
Послушаем, посмотрим.
18/IV
«ЛЕШИЙ»
Сегодня путаный для меня спектакль. Стоял на выходах и опаздывал с выходом, знал — повторял текст… и был неточен, решил играть так, а играл иначе… Устал, что ли? Эти два месяца у меня были чрезвычайно тяжелые или еще что…
Но сегодня для меня с особой очевидностью раскрылась возможность иного движения в роли: от робкого, застенчивого даже, деликатного, в монологе «о Лесах» особенно, до человека, который посылает Серебрякова «к черту».
19/IV
Модернизм превращается в новое течение. Кажется мне, что это не русское искусство.
У русской речи, например, свои законы — широкая свободная интонация, своеобразная напевность, большая звуковая амплитуда. Многие художники слова стали забывать о том, что лучшими ее выразителями были Толстой, Лермонтов, Тургенев. А Гоголь, а Достоевский…
Наши теоретики ищут опоры своим утверждениям у Брехта, например, то есть в другом языке, другого народа […] ищут в другом театре, лишая русский театр его своеобразия, природы, ориентируя на чужеродное.
Отсюда ориентация на Брехта, и на Шекспира… через Брехта.
«Гамлет» (фильм)[597].
Козинцев и Смоктуновский.
О чем он?
Гамлет всегда был выразителем эпохи, а не [героем истории] о том, как добиваться престола (эту тему играл Горюнов[598]).
Гамлет — выразитель передовых воззрений, требований эпохи.
В «быть или не быть» решается вопрос жизни, смерти, о будущем страны, долженствовании личности. И вот, монолога нет. Правда, его можно играть и без текста. Или этот вопрос снят у нас с повестки дня?
Эта тема — ключ к роли, и вдруг ключа этого я не почувствовал, показалось мне, что он выброшен. Актер вошел [или] без ключа, или со взломом? Или дверь была не заперта?
Мне кажется, Козинцев злоупотребляет панорамами, проходами, как это, увы, часто бывает в кино, и увлекает то режиссеров, то операторов, но не способствует впечатлению.
Заметил я и то, что артисты плохо говорят, все, кроме Названова.
Фильм меня не взволновал, не тронул, хотя я не могу равнодушно слушать эту трагедию. Или такое уже не обязательно в искусстве?
Я боялся, что Смоктуновскому не хватит темперамента, а оказалось, что темперамент у него может быть. В финале есть намек на страстную мысль.
Боюсь утверждать — надо посмотреть еще и еще раз, тем более, что фильм не рядовой, явление, и будет принят поднят…
Но кажется мне, что фильм философски упрощен.
21/IV
В зале Чайковского исполнял «Трагическую поэму «Отелло».
Читал собранно. Волновался в дозволенную меру. Голос звучал хорошо.
Зал полон. Слушали внимательно. Во всяком случае, тишина стояла такая (1 час 20 м.), что я обратил на нее внимание.
Рождественский[599] (он дирижировал оркестром): — Сегодня еще лучше, выше. Был весь в музыке. Удивительная возбудимость. Потрясает. Места себе не нахожу. Какой он у вас светлый, светится чистотой и счастьем. Открытый, совсем иной, чем Арбенин.