Геннадий Семенихин - Послесловие к подвигу
- А теперь у вас очень плохо, - говорил пожилой немец, - кушать нечего, а Сталин - тиран, гонит вашу молодежь под немецкие пушки и танки.
- Да, плохо, - подтверждал Федор, - да, Сталин тиран.
Хольц приносил ему газеты и пестрые иллюстрированные журналы, рассказывающие о том, как армия фюрера громит советские войска. У майора Нырко радостно билось сердце, когда читал он скудные сообщения о том, что большевики предприняли под Москвой фанатическое контрнаступление, потеряли при этом много людей и боевой техники, а немецкие войска с целью выпрямления фронта отошли лишь на небольшое расстояние и прочно удерживают те рубежи, на которых высшее командование приказало им остановиться для перегруппировки.
Однажды за этим занятием его застал внезапно вошедший Хольц и, сдвинув брови, сухим голосом спросил:
- Радуетесь?
- Да какое вы имеете основание так думать! - возмущенно выкрикнул в ответ Нырко. - Мне дорога туда отрезана.
- Это верно, - протянул полковник, не сводя с него пытливых глаз. Одевайтесь побыстрее, господин Нырко. Машина у входа в гостиницу. Нам с вами надо посетить ещё одно медицинское светило и договориться о процедурах. Я тешу себя надеждой, что в конце марта вы уже сможете танцевать.
"Черт с ним, если это даже был и сам Геринг, - подумал Федор, возвращаясь к действительности. - Нет ничего бездарнее глупой, неосмысленной гибели. Она никогда не была моей целью".
* * *
Федор и предполагать не мог, что он так быстро станет летать на "Мессершмитте-109". Его инструктор, невысокий, но крепко сбитый, удивительно рыжий оберлейтенант Золлинг, после третьего тренировочного полета на двухместной машине выбрался из кабины, прихрамывая (он был ранен в декабре сорок первого над Клипом, когда еле-еле ушел от преследующих МиГ-3 и после этого направлен в учебный центр), подошел к Нырко и протянул ладонь с короткими, будто обрубленными пальцами.
- Зер гут, русский! - улыбнулся он всем своим обветренным лицом, покрытым мириадами рыжинок. - Последний полет ты весь от начала и до конца проделал самостоятельно. И взлет, и набор высоты, и заход на посадку! - все зер гут!
- А вы бы после двух провозных на нашем "ишаке"
самостоятельно по кругу слетали бы? - насмешливо спросил Нырко.
Золлинг схватился за живот и оглушительно захохотал:
- Да ты лучше любого конферансье, Федор! Я - и на "ишаке", на этой рус фанера! Шалишь, приятель. А кто потом будет мою дочь Ренату воспитывать? И за десять тысяч марок не согласился бы. - И он горделиво махнул рукой в сторону самолета, из которого они только что вылезли на стоянке. - Разве можно сравнить "ишак" и наш "мессер", как вы его называете!
"А ведь он в сущности прав, - подумал про себя Нырко, - действительно, летать на нашем И-шестнадцать гораздо сложнее и мастерства требуется значительно больше. А тут на третьем полете я уже самостоятельно производил весь пилотаж. Немец только был наготове исправить возможную ошибку".
- Немецкий "мессершмптт" зер гут! - сказал Федор и заулыбался.
Золлинг одобрительно поглядел на него.
- Полагаю, первый самостоятельный полет на "мессерышитте" вы должны сегодня отметить в нашем офиперском казино. Имею ли я, инструктор, право рассчитывать на пару рюмок коньяку?
- За чем же остановка, Вилли? - дружелюбно рассмеялся Нырко. - Я же честный и благородный ученик.
Так что рассчитывайте на целый русский стакан, а не на две рюмки.
Поздно вечером они поднялись на второй этаж офицерского казино, построенного, как здесь говорили, перед самым наступлением на Советский Союз на окраине авиационного городка. Большие окна были плотно завешены маскировочными шторами. В огромном зале ярко блистали люстры, над стойкой бара поднимались сизые облака папиросного дыма, официанты бегали с подносами, на которых стояли тяжелые кружки с пивом, отчаянно бубнил джаз. Перед возвышением, предназначенным для музыкантов, топтались несколько пар. Подвыпившие черноволосые парни в летной форме танцевали какое-то стремительное танго, самым бесцеремонным образом прижимая к себе густо накрашенных партнерш. Золлипг презрительно передернул широкими плечами:
- Румыны везде остаются румынами, без баб не могут, - сказал он завистливо. - Ну и союзнички! Одно слово - дерьмо. Впрочем, итальянцы не лучше, - покосился он на окутанный табачным чадом угловой столик облепленный дюжиной офицеров в незнакомой Федору форме. - Только пьют и жрут за наш счет, а в первом же бою норовят показать большевикам свои зады.
Когда на их малeнькoм столике появилась целая бутылка коньяку, а вместо маленьких, таких обычных для немецких кафе и ресторавоз миниатюрных, рюмочек, стаканы, с-оседн завистливо присвистнули.
- За твой успех, русский! - призвал Золлинг.
Они выпили по полстакана густую коричневую жидкость, не смакуя, а сразу, залпом. Нырко в последнее время почти не курил. Но на этот раз оп вытащил свою любимую трубку с Мефистофелем, набил эрзац-табаком.
Бросив курить перед самым началом войны, он никогда не расставался о трубкой и даже брал её на все боевые вылеты, вплоть до последнего, в шутку именуя своим талисманом. Но сегодня, после вновь испытанного ощущения скорости и высоты, пусть даже на этом бесконечно чужом ему фашистском "мессершмитте", он был очень доволен. Летчик всегда жил в майоре Нырко и мог умереть только с ним вместе. Федор вспомнил о том, как в первые дни этой огромной страшной войны, заслышав пронзительно нарастающий вой "мессершмиттовского"
мотора где-нибудь под Смоленском или Вязьмой, беженцы в панике бросались прочь от дороги. "Ничего, __ зло подумал Федор о "мессершмитте", - скоро ты сослужишь мне службу! Да ещё какую!" Золлинг, всем окружающим на зависть, палил ещё по полстакана, и в бутылке осталось уже меньше трети. Высоко подняв свой стакан, он почти выкрикнул "форвертс" и залпом опорожнил его.
- Русские должны учиться у немцев воевать, а немцы у русских - пить шнапс и коньяк! - воскликнул он.
Федор, знавший, что Золлинг на Восточном фронте провел всего два воздушных боя и после второго навсегда выбыл из фронтовой авиации, про себя яростно подумал: "Попался бы ты мне над Могилевом или Вязьмой, здесь бы тебе острить не пришлось!" Очевидно, Нырко не смог притушить как следует этой ярости в своих глазах, потому что его инструктор вдруг сказал:
- Почему стал такой мрачный, русский? Надо веселиться. Пилот должен иногда расслаблять нервы.
У входной двери возник какой-то шум, и они оба обернулись. По ярко начищенным паркетным плитам отяжелевшей пьяной походкой шел высокий захмелевший полковник, которого почтительно поддерживали с обеих сторон два майора. Около их столика все трое остановились. На форменном кителе полковника темнели Железные кресты. Федор увидел покрасневшее от алкоголя лицо, высокую шапку светлых волос над обветренным лбом, голубые глаза, в которых ещё не померкла способность воспринимать окружающее.
