Виктор Ротов - И в засуху бессмертники цветут... К 80-летию писателя Анатолия Знаменского: Воспоминания
Писателю в полной мере пригодился и личный, так сказать, семейный опыт. Его отец, донской казак Дмитрий Максимович, служил полковым писарем в Первой Конной, дома рассказывал своим детям о казаках, об их завидной и горькой судьбе (в скобках заметим: когда 17–летнего Анатолия арестовали, отцу, за сына, тоже дали срок, сослав его на 10 лет на Колыму).
Без преувеличения можно сказать: писатель Знаменский явился духовником возрождающегося казачества, а его роман — дилогия «Красные дни» стал для многих казаков настольной книгой.
Хорошо помню, как искренне, по — детски радовался Анатолий Знаменский, только что возведенный в чин войскового старшины, одетый в соответствующий чину мундир.
Радовался сын потомственного казака, радовался казачий летописец!..
Столь же хорошо помню его искренний восторг по поводу присуждения ему премии имени Шолохова. Первым в стране Анатолий Дмитриевич получил эту, почитай, казачью, истинно русскую премию. Помнится, он, возбужденный, облегченно вымолвил: «Все! Больше ничего не надо!..».
Как уже было сказано, Москва старательно замалчивала писателя — патриота Знаменского. Всего лишь дважды за сорок (!) лет и то в перечне фамилий упомянула его главная писательская трибуна страны — «Литературная газета».
Хочу пояснить: Анатолий Дмитриевич, как, быть может, никто другой, сам был отменным критиком, и под его руку, честно говоря, лучше было не попадать. Он буквально на лету улавливал суть рукописи, ее достоинства и недостатки, и если его просили высказать свое мнение о будущем произведении, он тут же отвечал: «Эту возьму, а вот эту — нет, потому как вижу — чушь собачья». Это у него было коронное — «Чушь собачья». Мог еще добавить: «Лучше не связывайтесь — графоман!».
Не без удовольствия делился Знаменский тем, что сообщали ему о прочитанных его книгах коллеги и читатели из ближних и дальних городов страны. Как‑то похвалился: «Юрий Бондарев звонил, понравилась ему моя «Альтернатива». Подумалось: еще бы не понравиться! «Донской альтернативой» зачитывались сотни, тысячи кубанцев, эта вещь была подлинным прорывом в общественном сознании.
Не секрет, писатель был чуток к отзывам о его творчестве в местной прессе. А, собственно, где ж еще? Но вот загадка: ни разу, ни единым словом не обмолвился он о моих публикациях о нем. Правда, их и было не так много, может, пять, может, шесть — семь. И посвящались они либо выходу его новой книги, либо очередному юбилею. На память приходят две таких публикации, каждая на полную газетную полосу: первая о дилогии «Красные дни», вторая — о его 70–летии весной 1993–го. Как‑то родные Анатолия Дмитриевича открыли мне «секрет»: «Раз ничего не говорит, значит, доволен. Мы‑то знаем — доволен!..».
Надо сказать, что не только центральная, но и местная пресса не очень баловала писателя своим вниманием. Публикации на страницах газет появлялись от случая к случаю, в основном «по случаю». Серьезные, обстоятельные исследования творчества Знаменского изредка публиковались за подписями профессора Николая Глушкова, литературоведов Ирины Гусаровой, Николая
Михайлова, Лидии Фоменко, публициста Евгения Берлизова, донского краеведа Антона Казьмина, еще одного — двух ученых…
В их ряду долгие годы пребывал и Виталий Канашкин, о котором здесь не хотелось бы даже упоминать, если бы не столь трагическая развязка, вызванная его бесчеловечностью и коварством. Из песни, как говорится, слов не выкинешь.
Господин Канашкин принадлежит к тем странным людям, которым абсолютно все равно, хвалят их или ругают, главное, чтоб говорили о них. Критик Канашкин издал с десяток книг о том, как не надо писать стихи и прозу, при этом сам ни единой строчкой не показал, как же надо писать. С кем и с чем только не сравнивают господина Канашкина. С автомобилем без тормозов. С пьяным, в руках которого граната. С инструктором по плаванию, ни разу в жизни не входившим в воду.
Лично я не придаю этим метафорам особого значения. Но знаю доподлинно: любимое слово Канашкина — эпатаж. Своеобразный садист — скандалист. Без этого он жить не может. Канашкин вездесущ: проводи его в дверь, он через замочную скважину вернется, или через окно. Он весь какой‑то ходульный и схожий со знаменитостями: лицом вроде Евтушенко, походкой — в Борю Моисеева, повадками — в Аллу Борисовну, голосом — в Верку Сердючку…
С давних пор, когда Канашкин был еще совершенно безвестным, он все свободное время проводил возле писательской организации, у врат храма, как вот те, которые сидят и ждут — вдруг подадут. Так бы и сидел этот критик, никем не замеченный, если бы не подвернувшийся случай. И случай тот, надо сказать, довольно загадочный.
Одному русскоязычному партократу показалось, что молодой прозаик Виктор Лихоносов слишком круто пошел в гору, надобно, дескать, осадить. Выбор пал на Канашкина: этот, дескать, все может, давай, доцент, проучи! И он «проучил», тиснув в альманахе «Кубань» статью «Куда бежит Троха?». Объективности ради нужно признать, статья‑то в основе своей была справедливая, может, с некоторыми передержками. Однако какой ор
поднялся в общественных кругах от Кубани до столицы! Из Москвы в Краснодар срочно пожаловал сам «Дядя Степа» и, прирожденно заикаясь, вопросил: «А где тут этот…?» — в его устах фамилия Канашкина прозвучала непотребно слуху…
Однако, не многие и не сразу догадались об истинных мотивах той скандальной публикации. А ларчик открывался просто. Редактором альманаха был Анатолий Знаменский, вот на него-то и обрушился основной удар за публикацию: мол, причем тут какой‑то кандидатишко, ты — редактор, ты — прозаик, а, следовательно, ты и… завистник?.. Как бы там ни было, а коварная задумка русскоязычного идеолога из партийных верхов достигла своей цели: два русских писателя, абсолютно не схожих, шедших каждый своим путем, рассорились и не подавали друг другу руку как минимум полтора десятка лет. Вот уж воистину: разделяй и властвуй! Настанет время, и критик Канашкин будет верноподданнически превозносить Лихоносова до небес и зверски тиранить Знаменского, но это потом…
Тут, пожалуй, уместно привести весьма симптоматичный эпизод. Как‑то накануне краевого семинара редакторов городских и районных газет я напомнил идеологу крайкома просьбу журналистов о возможной встрече с писателем Знаменским, которого сам, кстати, знал еще только по книгам. Секретарь крайкома покачал головой: «Зря затеваете! Откажется… — и добавил: — Писатели книги пишут, им не до вас и ваших газет…». Как ни странно, Анатолий Дмитриевич ответил на наше приглашение согласием, уточнив только: где, когда и о чем разговор?
