Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 2
Постоянные наезды в Париж во время своего обитания во Флоренции дали ему возможность оценить революционные процессы, происходящие в литературе. Театр, давший ему известность, по-прежнему затрагивал лишь очень узкие круги общества. Созданный им семь лет назад в «Графине де Солсбери» жанр романа-фельетона имеет все больший успех у широкой публики. Конечно, и «Шевалье д’Арманталь», и «Сильвандир», написанные вместе с Маке и опубликованные в «le Sciecle» и в «la Presse», тоже позволяют говорить о достойном успехе, но его даже и сравнить нельзя с теми романами, которые печатает «le Journal des Debats». Именно там появились «Мемуары Дьявола» его друга Сулье в 1841-м, а затем с июня 1842-го по октябрь 1843-го выходили «Парижские тайны» второго его друга, Сю, вызвавшие прямо-таки исступленный восторг. Тираж этой довольно скучной ежедневной газеты неуклонно растет, и каждый проданный экземпляр передается из рук в руки или же читается вслух для неграмотных в кафе и в читальных залах. Немедленно директора всех газет начинают искать для себя авторов, и так как их предложения одновременны и чрезвычайно заманчивы, Александр вынужден умножать усилия.
Ритм его работы невероятен. В то время как «la Revue de Paris» заканчивает публикацию «Замка Эпштейна», в то время как «la Presse» начинает печатать «Асканио», Александр до конца года сочиняет два романа, две комедии, одну драму, затем «Людовика XIV и его время», вульгаризацию истории почти в две тысячи страниц. Следующий год станет еще более головокружительным: восемь романов опубликованы или находятся в процессе публикации, из них три — бесспорные шедевры! Правда, в театре в 1844 году Комеди-Франсез только примет, но не сыграет его «Гамлета» — стихотворную адаптацию перевода Поля Мёриса, нет в мире совершенства! Не то чтобы он перестал вкладывать в театр, напротив, он занимается им все больше, благодаря инсценировкам своих романов, что делает эти романы еще более рентабельными, после того как за них заплачено построчно в газетах и потомно в книжных издательствах.
Попытаемся реконструировать один день Александра летом или осенью 1843-го. Неважно, с кем проведена ночь, но, пробудившись, он надевает свой белый рабочий наряд: «тиковые панталоны со штрипками» и «батистовую блузу»[37]. Недолгий завтрак — и к письменному столу. Он достает из стопки бледно-голубой листок нелинованной бумаги формата двадцать восемь на сорок четыре, умокает гусиное или лебединое перо в коричневые чернила, ставит номер, бросает взгляд на последние строчки предыдущей страницы, и его больше нет: чтобы явились персонажи, автор должен исчезнуть.
В данный момент он погружен в «Амори» и должен поменять свой пол. Теперь он превратился в Мадлен д’Авриньи, бедняжка на последней стадии чахотки — собирательный образ от пациентов больницы «Шарите», которых он наблюдал с доктором Тибо. Ситуация грустная, но все закончится хорошо, важен вывод: «любовь, от которой нельзя умереть», то есть та любовь, которую испытывает мужчина к женщине, и тут можно задать осторожный вопрос, не является ли эта ситуация для Александра автобиографической, так же, как и «любовь, от которой умирают», то есть, как и отец Мадлен, который не сможет пережить смерти дочери, смог бы Александр пережить беду, случившуюся с его сыном, и какова, к примеру, будет судьба Атоса после смерти его бастарда де Бражелона?
Он продвигается вперед равномерно, отпуская четверть часа на страницу «из сорока строчек по пятьдесят знаков в строке: то есть примерно две тысячи знаков. Удачный день или неудачный, я пишу за свои двадцать четыре часа около двадцати четырех тысяч букв»[38]. Почерк у него округлый. И хотя пишет он быстро, не придавая слишком большого значения нажиму, буквы у него крупные, красивые. Заглавные буквы, разукрашенные виньетками, появляются вдруг посреди слова, тогда как собственные имена он может писать с маленькой буквы. Зачеркивает он редко, пунктуацией вовсе пренебрегает, экономя время. Позднее он заявит, что таким образом сэкономил сырья на двенадцать томов. Новый слуга Виктор, неизвестно из пьяниц или из воров, стучит в дверь: пришли господа Лёвен и Брунсвик. Александр собирает свою утреннюю продукцию, кладет в письменный стол секретарей, которые уже ушли обедать. Качает головой: ни тот, ни другой, то есть ни Рускони, ни его племянник Альфред, не способны даже переписать за это время то, что он написал; правда, на их обязанности — расставить знаки препинания, что нелегко. Рускони все еще сидит на предисловии к «Амори», и Александр улыбается, вспомнив оттуда один пассаж, доставивший ему радость, когда он его придумал: «Тише! Не говорите об этом ни Ламанне, ни Беранже, ни Альфреду де Виньи, ни Сулье, ни Бальзаку, ни Дешану, ни Сент-Бёву, ни Дюма, но мне обещано одно из первых же освободившихся кресел в Академии, если я буду продолжать ничего не делать. Как примут, я сразу полностью освобожусь». Не забыть бы послать сочинение тем, кто в ответ на его «просьбу стать сороковым» предпочитает «держать его на сорокалетием карантине»[39].
Александр обнимает своих двух друзей и соавторов. Дорогой Адольф совершенно не стареет, строен, как юноша. Сам же он всерьез начинает обрастать жиром, но у него так мало радостей в жизни, он так любит хорошую еду, а времени заниматься спортом нет, только охота иногда. Мадам, кушать подано, и они переходят к роскошному столу: Ида умеет принимать гостей, и об этом ее качестве Александр еще вздохнет, когда она окончательно променяет Париж на Флоренцию. Он пробует шамбертен разлива 1837, безупречный в этом году, будьте осторожны, бургундское отяжеляет, усыпляет, а после обеда нужно как следует поработать. Десерт, Ида их оставляет. Александр велит принести шампанского, обряд, берущий начало со времени их первого сотрудничества с Руссо, кстати, что стало со стариком Джемсом? По существу, при нищете его алкоголизм ничего не меняет, и чаша сия не минует и Мюссе. Александр же обещает никогда не дойти до этого.
Адольф, Брунсвик и он сам работают одновременно над двумя пьесами — «Луиза Бернар» и «Лэр де Дамбики», с общей темой — обновление женского поголовья при дворе Людовика XV и Карла II, короля Англии, но только в первом случае это драма, а во втором комедия. Можно предположить, что такие старые театральные волки, как трое наших друзей, сохранили метод, открытый еще Александром и Руссо. Вместе они составляют план, потом делят работу на троих. Александр, кроме того, сводит все воедино и проходится рукой мастера. Когда Адольф и Брунсвик уходят, Александр снова посещает кабинет секретарей. Племянник Альфред делает вид, что прилежно трудится, а Рускони? Он пошел по делам. Александр сдерживает улыбку и спрашивает, не приходил ли Ипполит Оже с переписанным текстом. Получив отрицательный ответ, он посылает Альфреда к Оже, чтобы получить хотя бы несколько новых глав, иначе он застопорится сегодня вечером на «Фернанде», современном романе о перевоспитании куртизанки, сюжет, конечно, не новый, но еще может пригодиться, да хотя бы и для младшего Дюма.
