Юрий Мажарцев - Дембельский альбом
- Да-а-а-, многозначительно потянул механик, - похоже, давление в отсеке выросло. Наверняка реактор разгерметизировался. Значит так, слушайте сюда: видите вон там плиту броневой защиты?
- Вижу, - всхлипывая, ответил мичман, хватаясь за стальную плиту весом килограммов около тридцати.
- А теперь, - суровым волевым голосом продолжил механик, - ложись на спину, клади плиту на я…ца и ползи на спине к шестому отсеку, а мы попробуем открыть люк с другой стороны.
Перо отказывается описать то, что творилось в центральном отсеке, когда присутствующие там моряки наблюдали на мониторах, как мичман полз на спине к люку через весь отсек, старательно прижимая к самому уязвимому месту плиту броневой защиты. Непонятно, как они там все не поумирали!
Когда мичмана Бугая в состоянии полной прострации вытащили через люк в шестой отсек, у него смогли только с огромным трудом отобрать кусок железа, которым он пытался спасти свою мужскую честь и достоинство. Но на этом его мытарства не кончились. Когда у него отобрали плиту, ему передали требование стармеха срочно явиться в Центральный пост. Там его ждал разнос:
- Где вас носило, когда я перед выходом в море выдавал форму ноль? - грозно спросил механик. - Небось, по бабам шастали на берегу, а? У нас там еще комплект формы остался? - спросил стармех кого-то из своих подчиненных.
- Майки не осталось, трусы только, - совершенно серьезно ответил лейтенант из электромеханической части.
- Принести, - коротко бросил дед.
Через минуту принесли обычные подводницкие одноразовые трусы, к которым в самых стратегических местах были пришиты кусочки свинцовых пластин от аккумулятора. И не лень же было кому-то сидеть и их пришивать!
- Вы их сейчас при мне наденете и будете носить до конца похода! - грозно приказал старший механик.
Совершенно деморализованный мичман, как сомнамбула, зашел за перископ и исполнил приказание начальства. Когда он появился в середине Центрального поста в трусах до колен, которые приходилось держать руками, иначе они сразу спадали под тяжестью свинцовых пластин, то здесь народ уже не выдержал. Офицеры стали сползать от смеха по переборкам. Многие из них уже не могли смеяться и издавали только какие-то хрюкающие звуки. Мичман Бугай, затравленно озираясь по сторонам, быстро натянул штаны и ретировался, а вслед ему неслись взрывы смеха, сдавленные хрюканья и всхлипывания офицеров. Говорят, что оставшийся месяц он так и носил форму ноль, приспособив к ней подтяжки. А весь экипаж вздохнул спокойно, поскольку мичман- секретчик утратил всякий интерес к сохранению военных тайн и боялся лишний раз выйти из каюты, чтобы не подвергнуть свои самые уязвимые органы опасности радиоактивного облучения.
Когда шутки кончаются плохо
Не всегда розыгрыши заканчивались безобидно для тех, кто стал их главным героем. Часто организаторы шутки судят по себе о тех, кого хотят разыграть, не понимая, что подчас у людей восприятие чужого юмора может быть даже очень болезненным.
На нашем судне служил один мичман. Он очень любил писать статьи в кронштадтский Советский моряк о том, как моряки бороздят просторы …и в дождь, и в слякоть.. (это его оригинальный текст). Особенный восторг вызывала у нас фраза в одном из его опусов про то, как свинцовая усталость сковала тело замполита, поскольку всем было известно, что замполиты - официальные штатные бездельники на пароходе, и устать им негде. Наш мичман в юности не получил образования, которого хотел, и считал себя непризнанным гением, с которым жизнь обошлась несправедливо и сурово, в связи с чем комплексов имел очень много, а море терпеть не мог и даже боялся.
Однажды в рейсе Леша - так звали мичмана, заболел обыкновенным ОРЗ. Я выдал ему необходимые рекомендации и велел лежать три дня в каюте, чтобы он по пароходу не шастал и народ не заражал. Раз в день я его навещал с очень серьезным выражением лица, изображая обход больных профессором. Когда я навестил его в третий раз, я слегка испугался. Передо мной был человек в истерическом состоянии. Он хватал меня за руки, у него текли по щекам слезы, он просил меня сказать всю правду о той смертельной болезни, которой он на самом деле неизлечимо болен.
- Доктор! Только не скрывайте от меня правду - стенал Леша.
После моих словесных успокоений, подкрепленных лекарственными средствами, он, наконец, смог внятно объяснить, что же произошло. Виной всему оказался розыгрыш. Оказывается, к нему в гости зашел старший механик, по-корабельному дед, чтобы проведать больного. Увидев того в грустном состоянии, дед решил его развлечь, и, вынув из кармана складной метр, стал с самым серьезным видом обмерять лежащего на койке Лешу сначала вдоль, а потом и поперек. На все тревожные вопросы испуганного мичмана дед отвечал, что волноваться не надо, что все сделают в лучшем виде, что запас цинка у него большой. Затем притворно вздохнул, сделал скорбное лицо, подлец, и грустно поведал, что видел доктора и тот рассказал ему всю правду. После чего попрощался и ушел. За последующие полчаса до моего визита Леша окончательно убедил себя в том, что его положение безнадежно, а доктор, очевидно из гуманных соображений, скрывает это. Так до конца рейса мне и не удалось убедить его в обратном. Нервы его сильно пошатнулись, и, по возвращению с моря, он был списан на берег.
Над Лешей любили подшучивать. Да и как не любить, когда человек искренне верит любому бреду. Помню, однажды к нему подошел сосед по каюте Андрей Вышинский и с честным выражением глаз сообщил, что ему надо получить паек на три дня и встать на вахту на гидрологический буй, который будут ставить сегодня.
- А че, Леха, все мичмана по очереди будут стоять, так всегда делается. И, кстати, получи у боцмана страховочный конец, чтобы с буя не смыло. Будешь мерять соленость воды и записывать в Журнал наблюдений, - оставаясь совершенно серьезным, поведал мичман Вышинский.
Леха впал в панику. Очевидно, он представил, что он один на скользком, качающемся буе, один во всем океане. А кругом акулы. С зубами. Не знал ведь он, сердешный, что гидрологический буй просто выбрасывают за борт в воду и через некоторое время забирают, а аппаратура, установленная на буе, сама записывает соленость воды, ее температуру, скорость течений и еще множество разных сведений об океане, которые так интересуют гидрографов. Всего этого мичман-журналист не знал. Он кинулся к командиру. Рыдая, Леша сообщил ему, что сильно укачивается, а главное, боится акул. Мастер ничего не понял только в первый момент. Но во второй уже сообразил, что мичмана разыграли. Сделав соответствующее суровое лицо, он грозно спросил, в душе давясь от смеха:
