Полина Жеребцова - Дневник Жеребцовой Полины (часть вторая, Чечня, 1999-2002гг.)
Стало невыносимо больно внутри!
Я выскочила за ним во двор. Я окликнула его.
Аладдин дошел до среднего подъезда нашего дома. Не выдержал. Оглянулся!
Потер пальцем левый глаз. Переносицу. А затем, не останавливаясь, быстро зашагал и исчез за поворотом.
Оставшись одна, я рыдала, не в силах остановиться.
Плохо понимала, где я нахожусь, жива я еще или уже нет…
Я давала какие-то клятвы и проклинала себя и весь мир. Война показалась мне глупой, совершенной пошлостью рядом с моей потерей…
Наверное, это самый страшный день в моей жизни!
Но внешне я ничем не выдала себя. Даже маме.
Продолжаю.
Вечер.
Ночью раненую собаку кто-то добил камнем.
Камень лежал рядом, в ее крови. Утром мы прибежали ее погладить, перевязать. Все это увидели.
— Лаяла! Мешала лазить по чужим квартирам! — быстро сообразили соседки-бабушки:
— Мы видим! По ночам в подъезде напротив — свет от фонариков! То в одной квартире, а то в другой! У нас дырочка в одеяле на окне Мы в нее наблюдаем, — признались они.
Собаку Лайду похоронили дядя Коля и ее хозяин Сулейман.
Коля нас ненавидит. Ворчит гадости и грязь.
За наглое обращение ко мне в пьяном виде Аладдин уже делал однажды ему замечание. Потому дядя Коля злой. А мама открыто зовет его пьяницей и вором.
Ночь. Канонада за окнами.
…Я написала Аладдину письмо. Письмо, которое он не прочтет. Я не посмею отдать его. Гордость моя не позволит. Я пришила письмо к твоим страницам, Дневник.
Вот оно:
«Аладдин!
Да будет доволен тобой Всевышний и хранит тебя на твоем пути. Я молю его о том, чтобы не была наша разлука слишком долгой, и очень скучаю.
Скучаю по тем мгновеньям, когда ты был рядом. Жду тебя. Твою улыбку и свет от нее в нашем доме. Мне всего 14 лет, это так мало, но за них я не встречала человека лучше и добрее тебя.
Мне никогда не забыть наши уроки под бомбежкой и твою заботу обо мне, словно я и впрямь была твоей сестренкой.
Я желаю тебе избежать смерти, пожить на Земле и побыть счастливым.
Всегда помни, что наш дом — это твой дом.
15.12.99 г.
Царевна»
17 декабря 1999 г
Соседки из дома напротив, где добили раненую собаку, сказали нам, что, примерно, в четыре часа дня нас спрашивали двое мужчин, не в военной форме, а в темных костюмах.
Николай и Султан ответили им, что мы здесь не живем…
Я так и не знаю, кто это был.
Подлецы!
Женщины не позвали нас, когда нас искали!?
Но насплетничали, рассорили с Николаем и с Султаном.
У нас два предположения:
Приходили братья тети Лейлы, той, что забирала меня из роддома.
Знакомые маминого друга — Руслана.
Мужчины…
Мама побежала к Султану, стала расспрашивать:
— Кто был? Что говорили? Какая внешность?!
Султан был слегка пьян. Он начал врать, защищать Николая.
— Мы подумали, — сказал он, — вас могут обидеть!
Поэтому не сказали, что вы здесь!
— Какого черта! Кто вас просил? — кричала мама.
Так нам отомстили за то, что мы видим, как таскают мешки с чужим добром. Прячут в садах. Еще за то, что на наших глазах три мужика опозорили себя, оказались трусами, не вступились за собаку!
Узнать, кто искал нас, — не удалось. Жаль! Быть может, эти люди могли нам помочь.
Вывезти нас и часть нашего имущества.
Маму кричала дома: — Все мало! Знают — у нас старина. Знают! Есть чем поживиться! Ждут, твари! Ждут, пока мы сдохнем! Я все сожгу! — плакала она. — Я ничего им не оставлю! Сама! Без войны!
— Мам! — чтобы отвлечь ее, стала ныть я: — Мне холодно!
Мама загремела чайником, но не замолчала:
— Сволочи! — не успокаивалась она. — Свиньи!
Я сказала
— Успокойся! за такие проделки я в своей молитве попрошу для них наказания!
Будур
18 декабря 1999 г
В наши дома пришла большая группа людей. Примерно человек тридцать. Женщины
одинокие и женщины с детьми. Молодые и пожилые. Предводитель у них — мужчина лет сорока. Все его слушаются, а он отдает распоряжения.
Эти люди рассказывали, что они пешком шли из Микрорайона.
Раньше все жили в одном многоэтажном доме.
В их коллективе, в основном, русские люди и чеченцы. Но есть армянка, татары. Интернационал! Им необходимо найти, где ночевать сегодня? Временно обосноваться, не разлучаясь. Погреться. Переодеть сырую одежду. Нужна посуда, инструменты.
Разумеется, продукты. Лучший вариант — большой частный дом. Где все это есть.
В стихийной «семье» есть молодая женщина по имени Кира. Она сразу подружилась с Азой. С Кирой пришел ее сын. Он младше меня. Бойкий! Сам подошел, представился: Миша!
В первый день они отнеслись к нам неплохо: сочувствовали моему ранению. Физической слабости моей мамы. Я попросила топор (у них инструментов было много) — наш старый очень тяжелый. Миша заявил: «Одна секунда!» Позвал меня с собой. Мама разрешила. Мы пошли искать мне топор. Нашли. Маленький и легкий. Как раз для моей руки!
Мужчина, главный в новой «команде», подарил маме канистру с соляркой.
Все эти люди внешне походят на бомжей. Знаю, они не виноваты. Несчастны. Бездомны. Но я с трудом скрываю свое отвращение.
Взяв чужой топорик, я выживаю. И они выживают!
Нас всех сделали грязными, голодными и учат воровать. Как это мерзко!
Люди этой «команды» идут по чужим дворам, как саранча…
Дети подростки отработанными движениями осматривают карманы чужой одежды. Бегают по подъездам. Воруют. Всюду, везде они.
После обстрела, некоторые этажи в нашем доме просели, соединились над нами.
Так же получилось и в доме напротив. Из-под крыши валит черный дым.
Но в крышах давно провалы. Пламя медленно гаснет само.
Стены сырые, не топлено. И внутри нашей комнаты идет то снег, то дождь…
21 декабря 1999 г
Вспоминаю Аладдина.
Последний раз мы виделись недолго. Это было позавчера.
Он все-таки пришел ко мне в десять утра.
Мы стояли под снегом, держась за руки… Чудесное ощущение!
Он не хотел уходить. Он так смотрел на меня!
Но попрощался и ушел.
Вот и все.
Письмо я так и не отдала.
Царевна
24 декабря 1999 г
Толстая Аза — «мамин друг», наговорила сплетни новоприбывшим.
Явно грязь и гадости! Теперь Мише не разрешают общаться со мной.
Не пускают к нашему подъезду. Главарь группы, проходя мимо, проворчал:
