Запасный выход - Кочергин Илья Николаевич
Передо мной действительно ходят женщины – Даша с обезножевшей собачкой на руках, Настя в валенках и с весело торчащими в разные стороны неодомашненными волосами, моя Любка, очарованная темной кобылой по кличке Баккара. И ходят кони, наклонив к земле головы, подстригают траву, общаются. Помахивают хвостами, сходятся и расходятся, ударяют задней ногой себе по брюху, отгоняя мошкару.
– …Почему? Я могу сесть в любой момент. Я их всех седлала и ездила на них. Я просто не хочу. Мне так интереснее с ними, – говорит Настя Любке.
Я ощущаю, что Бабель никак не подходит к данному моменту. Он излишне визуален, кинематографичен, он чересчур красив.
У Бабеля слишком яркий майский луг, слишком глянцевая молодая зелень без единого комара или слепня. У Бабеля слишком ярко блестят налитые крупы и распущенные гривы коней и женщин, их нужно немедленно начинать гладить и похлопывать. И коней, и женщин у Бабеля тянет тут же использовать – взнуздывать, скакать, обладать. Ну на худой конец хотя бы фотографировать. Даже с майским лугом хочется что-то сделать, поваляться на нем, что ли.
А сейчас слишком расслабленно светит предзакатное солнце, слишком много негромких, спокойных звуков вокруг, мирных, земляных, травяных и конских запахов висит в неподвижном воздухе. Когда я сижу здесь, на ласковом пространстве, покрытом невысокой травой, когда меня пустили в свой табун и пасутся рядом большие животные, когда у меня, наконец, построен свой собственный дом, когда есть любимое дело, когда я двенадцать лет уже не пью, когда вырос сын, а мы с женой все так же влюбленно ходим за ручку по улочкам старинных городов, – сейчас я пытаюсь подобрать другие слова.
Я прощаюсь с бабелевскими строчками, они хорошо служили мне раньше, они отражали чудесную молодость моего мира.
Они отлично подходили к тому моменту, например, когда мы с Игорёшей Савинским в нашем сорокадневном патрулировании границ заповедника мчались на конях за браконьерами в тех местах, где берут начало два ручейка – один течет на север и спустя какое-то время рекой Обью впадает в Ледовитый океан, а другой течет на юг и под конец пересыхает в монгольских пустынях. Это просто красиво – в двадцать пять лет промчаться в ночи с ружьями в руках за браконьерами, когда вы с этими браконьерами – единственные люди на много десятков километров в диких местах, в высокогорной тундре у подножия хребта Цаган-Шибэту. А потом, после погони, оглаживать шею взмокшего Пыштака.
Или Бабель со своими строчками уместен, когда ты с Айгыром взбираешься и взбираешься по крутому склону, делая короткие остановки на пятачках ровной поверхности, одинаково с ним тяжело дыша, стоя вплотную к нему и преодолевая крутые участки бегом, чтобы лошадь не укатилась вниз по камням. А перед вами расстилается небывалая по красоте картина гор, горок, скал, сходящихся долин и острых вершин хребта вдали, который делит в этих местах Западную и Восточную Сибирь. И ты снова чувствуешь, что Айгыр – почти неотъемлемая часть тебя или, лучше сказать, придаток, и любуешься собой – таким большим, расширенным, мощным.
Или когда тебе, Сереге Буданову, Рыжке и Керату удалось в ноябре перейти речку Суу-Катар по узенькому ледовому мостику высоко над водой, текущей среди гигантских валунов.
И тебя не волнует – хочет ли скакать в ночи твой Пыштак по болотистой кочковатой тундре, хочет ли Керат рисковать жизнью, скользя и быстро перебирая ногами на ледяной перемычке над черной каменистой рекой, и главное – чувствуют ли они тоже эту радостную близость к тебе, большому и мощному, на фоне фантастических по красоте декораций.
Но мир стремительно меняется в размерах. Он, когда-то бескрайний, съеживается на глазах, становится постиндустриальным, заполняется людьми, полосами отчуждения вдоль магистралей, заборами, мусором, вышками сотовой связи, произведениями современного искусства, новыми смыслами. За время моей недолгой жизни количество народа на планете удвоилось, мы теснимся лицом к лицу с человеческим и нечеловеческим в перенаселенном гетто, из которого нет выхода.
Скоро я разделю свое маленькое освоенное пространство на берегу ручейка Кривелька с иной формой жизни, с тем, кого мне будет очень трудно понять. И я суечусь, тороплюсь в тревоге, пытаюсь успеть. Надо подобрать что-то новое вместо строчек из Бабеля.
Мне приходит в голову цитата из «Эпоса о Гильгамеше». Я не читал «Эпос о Гильгамеше», эти две строчки попались мне в какой-то научно-популярной книжке и врезались в память. Я даже не знаю, о ком в них идет речь. И вполне ли подходят эти строчки на замену?
Строчки нравятся, тем более что ничего более подходящего не приходит в голову. Трудно подбирать новое вместо старого. К старому привыкаешь, оно становится родным, хорошим, даже если уже не работает.
И вот на теплом старом бревне посреди теплого поля с бродящими по нему конями и женщинами я начинаю гуглить и узнаю, что травы вместе с газелями ел некий Энкиду.
Четыре с половиной тысячи лет назад этот Энкиду был изготовлен из глины богиней-матерью и был равен по силе царю Гильгамешу. Жил в полях, охранял диких животных от охотников и питался их молоком, разрушал ловушки, уничтожал ловчие ямы, понимал язык зверей, и те его не боялись. Потом был соблазнен храмовой проституткой по имени Шамхат, потерял из-за этого способность есть с газелями и тесниться со зверьем у водопоя, стал соратником Гильгамеша и побеждал вместе с ним всяких чудовищ, например, чудовище Хумбабу.
Это всё из Википедии. Интернет ловится не очень, ждешь, ждешь, потом открывается какая-то чепуха.
«Энкиду наносит больше всего урона из всех четырех атак. Его сила магии равна 200, и он игнорирует защиту цели. После появления на поле боя всех трех мечей и в случае использования Гильгамешем этой атаки мечи начнут светиться, и Энкиду нападет на вражескую партию. Используется тот же спрайт Энкиду, что и в Final Fantasy V».
Так, это не то.
А вот еще: «В связи с обнаружением еще одной относящейся к “Эпосу о Гильгамеше” глиняной таблички в коллекции Корнеллского университета установлено, что храмовой проститутке Шамхат понадобилась не одна неделя, как считали раньше, а целых две, чтобы склонить Энкиду к жизни в социуме».
Мне кажется, что даже две недели – это необыкновенно быстро. У меня одомашнивание заняло годы и состоялось окончательно только после строительства своего дома.
Но тут я вижу, что мой табун уже ушел, прячу телефон и бегу догонять.
И потом медленно, переходя по два-три шага, останавливаясь пощипать траву, поговорить или просто постоять-помолчать, мы все – люди, лошади и приветливая собачка с непослушными ногами – идем в сторону леса. Потом фотографируемся, и кобыла Баккара прибегает позировать. А потом мы прощаемся.
– Я тогда вам ссылок по мягким методам работы с лошадьми накидаю. Вы на английском сможете смотреть? И вообще, все у вас получится, не бойтесь!
Гляжу на Настю и клятвенно обещаю себе подтянуть английский и заодно снова взяться за французский.
Баккара подняла и принесла Любке в зубах брошенный на землю чомбур, потом недоуздок.
В Ярославле мы не смогли найти свободных мест в гостиницах и ехали всю ночь до нашего дома, по очереди ведя машину. Пока рулила Любка, я дремал. Когда занимал водительское сиденье сам, то думал о том, подходят ли строчки про Энкиду на замену Бабелю.
В середине августа нам привезли коня.
Я беспокоился, как коневозка съедет под горку с асфальта на нашу полевую дорогу, поэтому пошел ее встречать. Люба отправилась со мной.
В последние несколько месяцев стоило мне начать уточнять какую-либо информацию о лошадях: какой высоты нужно строить катух, размер дверного проема, высота ограды, количество сена на зиму, интернет тут же выдавал мне что-то пугающее, грозящее будущему питомцу травмами, болезнями, психическими расстройствами или даже опасным для меня поведением.
