Николай Исаенко - Вижу противника !
- Не журитесь, хлопцы! - сказал один из курсантов.- Машинист-то - мой дядя. Сейчас схожу до него, притормозит у гарнизона, успеем к сроку.
Я так обрадовался, что лишь несколько минут спустя спохватился: взявшийся нас выручать курсант- воспитанник детдома, круглый сирота, ни родителей, ни другой родни не помнит, не знает даже, чью фамилию носит!
Я кинулся в голову состава, к паровозу, но тормоза уже скрипели, поезд останавливался, нетрудно было сообразить, что курсант-благодетель рванул стоп-кран, и лучше всего, наверное, было прыгать, пока не поздно, но меня сгреб в охапку старший проводник...
Дежурный по станции Рогань, узнав, что стоп-кран дергал не я, попросил быть свидетелем дорожного происшествия, подписать соответствующий акт. И тут из чувства ложного товарищества, нежелания свидетельствовать против приятелей я сглупил, назвался нелепым вымышленным именем Лонжерон Нервюрович.
- Это какой же вы нации? - оторопел дежурный.
- Мы татары!..
Опоздавших из отпуска обсуждали на бюро первичной организации ВЛКСМ, крепко критиковали, но взысканий ни на кого не наложили, решили ограничиться обсуждением. У меня не хватило духу сказать про злополучный акт. Поэтому перед партчисткой и во время чистки я терзался угрызениями совести. Когда пришла очередь встать перед коммунистами, почувствовал, что рот пересох, а язык не ворочается.
Спокойно я рассказал, что родился в 1910 году, в комсомол вступил в 1926 году, в партию принят в 1930-м. Заведовал избой-читальней, был селькором, принимал участие в организации колхозов, проведении хлебозаготовок, дважды подвергался покушениям со стороны кулачья, стал секретарем комсомольской ячейки в сельхозкоммуне, работал секретарем комитета ЛКСМУ совхоза в Гуляйполе, избирался членом бюро райкома ЛКСМУ Пологовского района, в авиацию мобилизован партией с первого курса комвуза города Днепропетровска... Казалось, все хорошее, что успел сделать, зачеркнуто совершенным проступком.
- Взысканий не имею,- заканчиваю свою "исповедь",- но являюсь участником коллективного опоздания из города. А подробности опоздания известны не полностью. Дело в том, что я подписал акт...
Председатель комиссии по чистке, седой харьковский рабочий, прервал:
- Об этом не нужно, товарищ Исаенко. Про акты мы знаем. Была и жалоба начальника дороги. Председатель ВУЦИК товарищ Петровский наложил на ней резолюцию. Она короткая, наизусть помню: "Город наш, и зайци наши! Биля ворит школы до пэршого сичня обладнаты зупынку мисцэвого поизда".
Слова председателя комиссии потонули в аплодисментах, я даже вспотел от радости, а председатель комиссии, усмехаясь, кивал, ждал, пока утихнет овация, чтобы объявить:
- Комиссия считает, что курсант Исаенко чистку прошел.
Юность, прекрасная юность вспомнилась мне в августе сорок третьего, в пору боев за Харьков. Вспомнилась и тянула в небо, звала в бой с врагом моей родной, до последней капли крови родной Советской власти!
Да и Щиров вспоминал Харьков, свои молодые годы. Не раз вырывалось у него:
- Когда же, наконец, мы вперед двинемся?!
Новое наступление войск Южного фронта началось 17 августа. Используя успех соседей - Юго-Западного, Степного и Воронежского фронтов, Южный фронт нанес мощный удар из района юго-западнее Ворошиловграда. Задача оставалась прежней: освободить Донбасс.
К середине дня 17 августа оборона противника на реке Миус была прорвана, в прорыв западнее поселка Куйбышево введены танки 4-го гвардейского механизированного корпуса. В штаб дивизии непрерывно поступали сведения об успешных воздушных боях. Командующий 8-й воздушной армией генерал-лейтенант Т. Т. Хрюкин и его штаб сумели обеспечить полное господство в воздухе нашей авиации.
Следует сказать, что 236-я ИАД к 17 августа также была полностью готова к решительным действиям. Полк Аритова "пересел" на "яки", а летчики других полков уже и опыт сражения на машинах Яковлева накопили.
В середине августа в состав дивизии включили еще один, четвертый полк. Им стал 821-й ИАП майора Владимира Макаровича Чалова, базировавшийся в период деформирования и вооружения в районе города Шахты. Узнав, что дивизии придают еще один полк, мы обрадовались, но радость приутихла, когда выяснилось, что 821-й ИАП вооружен уже знакомыми "спитфайрами".
Принять 821-й ИАП приказали С. С. Щирову, инженеру дивизии Р. X. Толстому и мне. Мы немедленно вылетели на точку его базирования. Майор Чалов, крепко сбитый" подтянутый, исключительно внимательный и вежливый человек, произвел приятное впечатление. Славными показались и летчики полка. Как и следовало ожидать, и командира, и летчиков полка английский истребитель тревожил. Буквально накануне нашего прибытия один из пилотов потерпел на "спитфайре" аварию, закончившуюся трагически. Это отрицательно подействовало на личный состав полка. Пришлось, не скрывая недостатки самолета, указывать и на некоторые его достоинства, подчеркивать, что при умелом пилотировании можно избежать аварии даже в случае обрыва шатунов в моторе.
К началу августовских наступательных операций на Южном фронте 821-й ИАП перебазировался на аэродром Родионово-Несветайской и облетал линию фронта.
Учитывая, что "спитфайр" ненадежен для разведки, "охоты" и сопровождения штурмовиков, его решили применять. исключительно для прикрытия наземных войск, чтобы в случае обрыва шатунов в моторе летчик мог спланировать в расположение своих войск.
Это было вынужденное решение, из-за него замечательные "яки" дивизии для прикрытия войск не применялись довольно долго и не могли вести активную борьбу с Ме-109 и ФВ-190, сопровождавшими фашистские бомбардировщики, и сбили меньше вражеских истребителей, чем могли бы.
Впрочем, о боевых действиях дивизии еще предстоит рассказывать, а пока вернемся к 17 августа.
Солнце уже клонилось к закату, когда Щирова и меня вызвал командир дивизий полковник В. Я. Кудряшов:
- Летим на "охоту"!
Первый раз я увидел Василия Яковлевича в таком веселом, приподнятом настроении. Очевидно, возбуждающе действовали непрерывно поступающие в штаб дивизии известия об успехах наших войск.
Мы со Щировым переглянулись, не понимая, почему комдив не берет на задание своего ведомого майора М. П. Дикого. Кудряшов догадался, о чем мы думаем.
- На "кобре" Дикого перебирают мотор,- сказал он.- Сегодня моим ведомым полетит Щиров. Нет возражений?
Возражать против решений вышестоящего начальника не приходится. Жаль было "только, что мне отводилась роль "третьего лишнего",
- Ничего, будете "вольным стрелком"! - посмеялся Кудряшов.- Полетите метров на двести выше, прикроете нас с мажором.
...На высоте 2000 метров тянулась тонкая, слоистая облачность. Пронзив ее, поднялись на 3000. Выйдя к линии фронта примерно в десяти километрах западнее Матвеева Кургана, Кудряшов взял курс на Куйбышево, в район прорыва. Солнечный диск опускался за горизонт. До полной темноты оставалось минут сорок. Успеем ли найти и атаковать врага?
Показался эшелон вражеских бомбардировщиков численностью до пятидесяти Ю-88.
- Ноль-один! - вызвал я комдива.- На нашем курсе левее и ниже противник!
- Вас понял! Цель вижу! - ответил Кудряшов, и они со Щировым энергично развернулись на запад, чтобы занять удобное исходное положение для атаки со стороны солнца.
Вражеских истребителей я не обнаружил, повторил маневр товарищей, но дальнейшие их действия копировать не стал. Кудряшов и Щиров атаковали бомбардировщики сзади сверху и, на мой взгляд, под слишком пологим углом пикирования: они неминуемо должны были на долгое время попасть под огонь воздушных стрелков врага. Заметив, как потянулись к самолету комдива светящиеся трассы пуль, я схитрил: резко снизился до высоты полета бомбардировщиков и только тогда пошел в атаку. Со стороны солнца я атаковал крайний левый Ю-88 замыкающей девятки. Стрелять по мне мог лишь его стрелок, да и тот был ослеплен.
С дистанции 50 метров ударили все семь огневых точек "кобры". Резко развернув самолет на девяносто градусов влево, я через правое плечо увидел, как взорвался на бомбардировщике бензобак, как отвалилось у него левое крыло.
Истребители врага не показывались. Видя, что одна из "кобр" пикирует на бомбардировщики, я пошел в новую атаку. На этот раз - на крайний левый Ю-88 следующей девятки. Противник торопился освободиться от бомб. Они падали в какую-то речушку. Огонь я открыл со 100 метров, атакованный "юнкерс" задымил, резко накренился, вильнул вправо, соседи шарахнулись от него, как от чумы.
Из атаки я вышел с набором высоты. Огляделся - нет ли "мессеров"? Эшелон бомбардировщиков остался на 1000 метров ниже. Но разве это был эшелон? Стадо испуганных овец это было: строй бомбардировщиков нарушился, интервалы между девятками где сократились, а где растянулись, да. и девяток уже не существовало, на их месте болтались пары и отдельные самолеты.
