Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь
«В мае 1930 года в Нэс приехал датскоговорящий внучек. Ханна встречала нас у калитки, когда она потянулась обнять Лассе, он в панике прижался ко мне и сказал: „Не уходи!“ Явно боялся, что его снова бросят».
Поосторожничав пару дней, Лассе успокоился и стал уверенней, а 21 апреля Астрид с оптимизмом написала Стуре:
«Лассе хорошо, когда он гуляет на свободе. Весь дом ради него стоит на ушах, да и весь хутор, если на то пошло, и все борются за его внимание».
В Нэсе мать и сын провели вместе несколько чудесных недель, Лассе побывал там, где прошло мамино детство, играл в детские игры Астрид, Гуннара, Стины и Ингегерд. Мать показала ему вяз в саду, где дядя Гуннар однажды подложил куриное яйцо в гнездо совы, а совы вскоре высидели цыпленка, которого дядя Гуннар продал бабушке Ханне. Астрид научила Лассе делать норы и ходы в сене, познакомила со всеми животными – с маленькими и милыми и с большими и угрожающими: жеребцами, быками, свиньей, которую Лассе тут же окрестил мишкой. Мать и сын много гуляли, залезали на кучи камней, лежали в траве, разглядывали облака, пока не засыпали, а потом просыпались, разбуженные насекомыми или дождем. В письме Стуре от 29 апреля 1930 года Астрид объясняет, почему ребенок так быстро акклиматизируется в деревне:
«Жестоко держать детей в городах, даже в маленьких городках. Ребенок должен расти среди кур, поросят и полевых цветов. Воздух здесь напоен весенней свежестью, особенно по вечерам. Тот же синий весенний воздух, что в ранней юности пробудил во мне тоску по „чудесному“».
Двор, поля и луга, животные и люди в Нэсе вскоре полюбились четырехлетнему Лассе, до сих пор знавшему лишь тесноту большого города, скопление людей в маленьких дворах, в маленьких комнатах. В Смоланде же он мог носиться сколько душе угодно. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
В дождливые дни Лассе осваивал старинные «комнатные» игры: восхитительные шумные салочки с беготней по трем-четырем комнатам (осаленному кричали: «Ты – во́да!»), «Выше ноги от земли», когда надо было карабкаться по мебели, не касаясь пола.
Мать и сын провели вместе несколько насыщенных недель. И все-таки как мало было нужно, отмечала Астрид, чтобы в Лассе снова проснулся страх, что его бросят, и он вновь заскучал по тете Стевенс. Однажды они собирались на день рождения кого-то из родственников, и мальчик посмотрел на Астрид большими испуганными глазами: «Я там навсегда останусь?» А в другой раз, когда они сидели за раздвижным столом на кухне, в дверь внезапно постучали. Вошла тетка, одна из сестер отца, сложением и внешностью напоминавшая копенгагенскую «маму» Лассе. «Это же мама!» – закричал Лассе и засобирался «домой». Астрид пошла за ним, едва сдерживая рыдания, и только у тетки в доме Лассе обнаружил: что-то не сходится, – и тут уж Астрид стояла наготове, раскрыв материнские объятия:
«Я спросила, хочет ли он пойти со мной домой, в Нэс. Он хотел. Но на аллее остановился, и бедняжку вырвало!»
Обо всем этом Астрид рассказала в длинном письме Карлу Стевенсу в феврале 1978 года. Она приводила и другие примеры поведения ребенка, который боится потерять родителя или внезапно вынужден привыкать к новому. Относительно Лассе Астрид заключала: «Прошло очень много времени, прежде чем Лассе почувствовал себя в относительной безопасности». Линдгрен была очень благодарна матери Карла за отношение к ребенку, за то, как много она значила для малыша в первые три года его жизни:
«Поистине не ее вина, что Лассе пришлось так трудно. Она была для него настоящей матерью, и я, сколько живу, буду благодарить ее за то, что она для него сделала».
В письме Карлу упоминалось, что в годы после отъезда Лассе с Аллеи Надежды фру Стевенс, вероятно, скучала по нему не меньше, чем он по ней. Так оно и было, это Карл Стевенс мог засвидетельствовать. В их семье говорили, что на долю Марие выпало много утрат. Она не только тосковала по дочери, умершей в год, и супругу, которого потеряла в 1921-м, но и по многим приемным детям, к которым так сильно привязывалась и которых одного за другим забирали их матери или будущие усыновители. Один ребенок задержался на Вилле Стевнс на многие годы. Эссе, неразлучный товарищ Лассе по играм, прожил в Копенгагене до восемнадцати лет и долго верил, что фру Стевенс его настоящая мать, а Карл – настоящий старший брат.
Письмо матери ЭссеНастоящее имя Эссе было Йон Эрик, и он, как и Лассе, увидел свет в Родильном учреждении, поскольку его мать – молодая незамужняя учительница из Норрланда – уехала в Копенгаген рожать анонимно. Происходила эта женщина из очень религиозной семьи – принеси она домой внебрачного ребенка, ее не поняли бы и не приняли. Поэтому летом 1931 года она и написала письмо Астрид, которая теперь носила фамилию Линдгрен и жила со Стуре и Лассе в двухкомнатной квартире с кухней и ванной на Вулканусгатан в районе Атлас. Зная, что Астрид теперь живет в хороших условиях, мать Эссе, которая встречала маму Лассе на Аллее Надежды, спрашивала, не захотят ли Астрид с мужем усыновить Эссе.
Предложение вежливо, но решительно отклонили в письме на шесть страниц 26 августа 1931 года. Это письмо Марие Стевенс с разрешения матери Эссе прочитала, скопировала и сохранила, поскольку сочла, что ничего разумнее и прекраснее о природе детей и манере взрослых с ними обращаться ей читать еще не доводилось.
Письмо Астрид было длинным и проникновенным; она пыталась достучаться до матери Эссе, чтобы та почувствовала ответственность за ребенка, что бы ни думали и ни делали члены ее семьи и жители городка. Двадцатитрехлетняя мама Лассе делилась своим отчаянием, рассказывала об угрызениях совести и о том, что в свое время увидела, общаясь с другими молодыми, более или менее несчастными матерями, живущими в разлуке со своими детьми. В этом письме она обнаруживала способность, которую фру Стевенс считала уникальной: рассматривала проблему с точки зрения ребенка.
«Полагаю, Вы едва ли на самом деле представляете, какое напряжение испытывает маленький ребенок, когда его вот так, с корнями, выдергивают и пересаживают в другую почву. И я этого не знала, пока не забрала Лассе домой. Со стороны кажется, будто пересадка прошла безболезненно, ребенок, по-видимому, живо приспосабливается к новым условиям, но время от времени случаются небольшие происшествия, которые свидетельствуют о безграничном страхе и неуверенности».
Астрид не советовала матери Эссе слишком часто перевозить сына, потому что это, по ее словам, «нанесет ему пожизненную травму». Женщине следовало набраться смелости и забрать Эссе домой, в родной город, и показывать его всем с гордостью. Здесь Астрид рассказала историю своей долгой битвы в Виммербю на двух фронтах: в стенах города, где росло негодование и множились сплетни, и в Нэсе, где Ханне и Самуэлю Августу потребовалось несколько лет, чтобы принять положение вещей – и малыша Лассе:
«Я выросла в чрезвычайно уважаемом доме. Мои родители очень религиозны. Никогда ни единого пятнышка не было на репутации нашего семейства – более того, всего нашего рода. Я до сих пор помню, как еще до рождения Лассе мама возмущалась, если у молодой женщины рождался так называемый внебрачный ребенок. И тут это случается со мной. Я думала, моих родителей это убьет. И тем не менее я забрала Лассе домой. Сначала в Стокгольм, а потом родители разрешили привезти его к ним. Но как только разрешение было получено, я отправилась с ним в Виммербю».
Получается, первые пару лет мальчику в Нэсе были не рады. Это объясняет, почему Астрид в письмах Ханне и Самуэлю Августу в 1927–1929 годах никогда не упоминала о своих поездках в Копенгаген, ничего не рассказывала о здоровье и развитии внука, никогда не вкладывала в конверты фотографии Лассе и Эссе на фоне Виллы Стевнс, которые Карл Стевенс посылал маме Лассе в Стокгольм, а папе – в Виммербю. «По сговору» родился ребенок или нет, в 1927–1929 годах Ларс Блумберг в переписке Астрид с родителями был табу. Однако в 1930 году все изменилось, Нэс на год с лишним стал для Лассе новым домом, и Ханна и Самуэль Август отнеслись к ребенку как к родному.
Отношения между маленьким ребенком, родившимся «по сговору», и его бабушкой и дедушкой, которым в 1926–1929 гг. так трудно было примириться с новым статусом старшей дочери, становятся очень теплыми, когда весной 1930 г. Лассе переезжает в Нэс, где живет до осени 1931 г. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)
И таким же бесконечным освобождением, рассказывала Астрид в письме матери Эссе, стала встреча с жителями Виммербю, когда мать с сыном появились в городе, держась за руки. И среди прочих – с Райнхольдом Блумбергом, который, как было сказано, снова женился и обзавелся кучей детей. Астрид получила настоящее удовольствие, когда в первый день в городе заходила в магазины, глядя прямо в лицо лицемерию и нетерпимости, а Лассе громко называл ее мамой. Никто в городке не забыл развода главного редактора и внезапного исчезновения Астрид Эриксон в 1926 году:
