Аркадий Сахнин - Не поле перейти
Таня ничего не ответила. Еще немного шли молча.
Потом он сказал:
- А я ведь тебя послушал, Танюша. Помнишь, ты все говорила - пора купить новый рабочий костюм.
Этот вот на мне новый, ты обратила внимание?
- Мы пришли, - остановилась она у входа в одноэтажный старый дом, затянутый вьющимся диким виноградом. Отперла дверь, зажгла свет в прихожей, через холл провела к себе мимо трех закрытых дверей. В комнате было чисто, уютно, стоял едва уловимый запах духов. Вытянутая вверх и немного в сторону рука бронзовой девушки держала цветок, из которого струился слабый голубой свет.
- Садись, - показала Таня на кресло. - Я чтонибудь приготовлю.
- Нет-нет, ничего не надо, - заторопился он, - я ведь ненадолго.
- Ну тогда виски. - Открыла бар, он осветился изнутри, как освещается автомашина, когда открывают дверь. Достала начатую бутылку, тонкостенные пузатые бокалы и содовую воду из маленького холодильника, стоявшего тут же.
- Ну зачем все это? - недовольно сказал он. - Что ты, ей-богу?
Таня налила виски ему и себе, села на круглый стул без спинки напротив него.
- Содовую наливай сам по вкусу.
Не добавив воды, он залпом выпил, сказал:
- Извини, Таня, я тороплюсь...
- Торопишься? - удивленно переспросила она. - Ну, пожалуйста...
Поднялась, быстрым, привычным движением дернула длинную молнию сзади на платье, тряхнула плечами, и оно упало к ногам.
- Что ты делаешь?! - вскочил Баранов.
- Так ведь ты торопишься, - с упреком ответила она, перешагивая через платье. - Извини, - расстегивала она лифчик, - я забыла предупредить, со стариков я беру втрое дороже.
- Сумасшедшая! - взревел он и, оттолкнув ее, бросился к двери. Она захохотала и прыгнула вслед, крича:
- Держите, держите, он не заплатил.
В холле появился огромный детина, преградивший путь Баранову.
- Что вам надо?! - заревел Баранов.
- Денежки, - лениво ответил детина. - За постельку с Танечкой надо ведь платить.
Неожиданно он ударил Баранова своим огромным кулаком в живот.
Баранов не вскрикнул. Только, согнувшись, схватился за живот обеими руками. Потом немного выпрямился, извлек купюру в сто марок, положил на круглый столик и направился к двери.
- Маловато, - безразличным тоном сказал детина, - за такую девочку маловато, - И ударил кулаком в челюсть. Баранов упал.
- Бей его, бей его, ногами бей, - визжала Таня, суча кулачками, пока не зашлась в истерике,
* * *
Графиня Елена Бардес живет прошлым. Она рассказывала о своей молодости, а мне казалось, будто все это давно знакомо. Я не знал, говорит ли она о своей жизни или повторяет что-то кисейно-голубое, где-то давно ею прочитанное. Впрочем, оснований для того, чтобы сказать это с уверенностью, у меня не было. Возможно, и в самом деле она вращалась в высшем свете Петербурга и теперь вспоминала самое для нее броское из той жизни. Но так или иначе мне надо представить графиню и привести именно ее рассказ, а не свои сомнения.
Великолепие балов, маскарадов, пикников Елена ощущала, видя, как готовятся к ним взрослые, а она, еще совсем девочка, только трепетно мечтала о чудесном, сказочном мгновении, когда сама появится в этом манящем, прекрасном мире и обязательно будет в центре его, и наконец, первый ее бал, изумительный, захватывающий, неповторимый, как у Наташи Ростовой.
Игра хрустальных люстр на мраморных колоннах, сверкающие узоры паркета, оркестр где-то под потолком, шикарное общество и сама она, юная, неотразимая, то окруженная поклонниками - мальчиками из кадетского корпуса, то скользящая в плавном танце или несущаяся в головокружительном вальсе.
Вот, собственно, и все ее воспоминания, если отбросить бесконечные повторения одного и того же, обогащенные всякий раз новыми деталями.
Графиню Бардес я увидел за столиком под грибком на пляже в Пицунде напротив четвертого корпуса, где мы отдыхали вместе с писателем Юрием Корольковым. Она продавала бюстгальтеры. Озираясь, доставала из саквояжа по одному, чтобы не привлекать внимания. Тем не менее вокруг нее стали собираться девушки. Она решительно защелкнула саквояж и жестом показала все, нет больше.
Я никак не ожидал встретить ее в Пицунде, тем более на нашем пляже. Уж если приехала, то куда удобнее ей находиться на своем пляже, близ корпуса, где живут иностранные туристы. Откровенно говоря, он и благоустроен лучше нашего, там менее людно.
Видимо, здесь больший спрос на западногерманские лифчики.
Я подошел к ней. Она тоже удивилась встрече и обрадовалась - хоть одна знакомая душа. Несколько минут восторгалась морем, сервисом, не очень складно объяснила свое присутствие на нашем пляже и незаметно перешла к воспоминаниям, очевидно запамятовав о разговоре во время первой встречи у нее дома во Франкфурте-на-Майне. Правда, здесь в Пицунде кое-что добавила к тому, что я уже слышал.
В то страшное для нее время семнадцатого года семья разлетелась куда-то, она осталась одна, беспомощная, ничего не умеющая делать. А дальше ей и вовсе ничего не хотелось вспоминать. Потянулись тяжелые годы. Вышла замуж за Дмитрия Тру сова, о котором тоже ничего не сказала, но, судя по отрывочным фразам, семейная жизнь шла нелегко и длилась недолго. Она снова осталась одна, но теперь уже с маленьким Володей на руках.
Мысли ее скачут, связного рассказа не получается.
Она уже в Западной Германии, работает машинисткой в издательстве "Посев". Сводить концы с концами трудно. И вот - ирония судьбы! Сторож и истопник "Посева", грубый, неотесанный и здоровенный мужик Петр Попов, чуть ли не делая одолжение, соглашается на ней жениться. "А то рубаху простирнуть приходится самому".
Так с ее тонким, изысканным вкусом и манерами, с ее воспитанием в высшем кругу общества пришлось пойти на этот брак, выслушивать рассказы о мужицком житье, вплоть до его побега за границу в тридцатом году.
При встрече во Франкфурте-на-Майне она о муже не говорила, да и не могла говорить, ибо он находился рядом. А попал я к ним при следующих обстоятельствах.
В ту первую ночь во "Флориде", когда я только познакомился с Владимиром Трусовым, мы так и не.
дождались Муштакова. Трусов был убежден: не сегодня, так завтра явится обязательно. Расков оказался прав - Трусов старался помочь мне, как только мог. Думаю, известную роль в этом играл и тот факт, что он собирался с матерью в туристскую поездку к нам, рассчитывая, очевидно, и на мое содействие.
Мне не раз приходилось замечать, что за рубежами нашей родины каждый советский человек, воспринимается чуть ли не как полномочный представитель государства. Будто может он принимать официальные решения, и уж на худой конец любая высказанная ему мысль или просьба будут немедленно переданы лично руководителям страны.
