Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Один положительный результат дал, однако, голод, опустошивший Россию в 1921 году: он вынес смертный приговор военному коммунизму и заставил Ленина провозгласить знаменитый НЭП (новую экономическую политику).
Кажется, это профессор Устрялов, впоследствии ставший одним из столпов «сменовеховства», пустил в оборот крылатое выражение, что переход советской власти к новой экономической политике был «спуском на тормозах» к капитализму. С этой формулой едва ли можно согласиться. По моему мнению, это был не спуск на тормозах, а отчаянный прыжок из царства утопического и фантастического экспериментаторства в царство реальности; Ленин дерзнул «повернуть историю назад», чтобы спасти себя, коммунистическую власть и коммунистическую партию от неминуемой гибели. Это видно из его знаменитых речей о НЭПе.
Ленин был достаточно умен, чтобы весьма скоро почувствовать всю гибельность грабительской политики по отношению к крестьянству, и он начал бить отбой еще в 1919 году. Уже на 8-м съезде коммунистической партии, состоявшемся в этом году, он произносит свою знаменитую речь о среднем крестьянстве, которая произвела на присутствовавших на этом съезде делегатов, равно как на всю коммунистическую партию, впечатление разорвавшейся бомбы.
В самом деле, в самый разгар военного коммунизма, когда зверские расправы с крестьянами довели их до отчаяния и до высшей степени озлобления против коммунистической власти, вдруг раздается предостерегающий голос Ленина. Сам Ленин неожиданно берет под свою защиту среднее крестьянство.
«Тут насилием ничего не создашь… Действовать здесь насилием, – убеждал Ленин делегатов съезда, – значит погубить дело… Задача сводится здесь не к экспроприации среднего крестьянства, а к тому, чтобы учесть особые условия жизни крестьян, к тому, чтобы учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю и не сметь командовать». И в этой же речи мы находим еще более драматическое по своему внутреннему содержанию место: «Действовать подобным образом (грабительски его обирать) по отношению в среднему крестьянству будет таким идиотизмом, таким тупоумием и такой гибелью дела, что сознательно так работать могут только провокаторы». И все же даже Ленин не был в состоянии сразу остановить действие страшной машины военного коммунизма, опустошавшей Россию из конца в конец. И только в 1921 году Ленин наносит смертельный удар военному коммунизму, введя НЭП. Он его провозглашает на историческом 10 съезде коммунистической партии (РКП(б). – Прим. Н.Ж. ) и делает это в весьма мягких тонах, чтобы прикрыть глубоко капитулянтский и враждебный коммунизму характер вводимой им новой экономической политики.
«Крестьянство формой отношений, которые у нас установились, недовольно, – заявил Ленин. – Оно этой формы не желает, и так дальше существовать не будет… Мы с этим должны считаться, и мы достаточно трезвые политики, чтобы сказать: давайте пересматривать». Почему пересматривать и чем руководствоваться в дальнейшем? Ответы Ленина на эти вопросы ясны и просты: «Дело переработки мелкого земледельца, переработки всей его психологии и навыков – это дело, требующее поколений… Мы должны поэтому постараться удовлетворить требования крестьян, которым нужны две вещи: известная свобода оборота и продукты. Что такое свобода оборота? Это свобода торговли, свобода торговли – это назад к капитализму».
Так Ленин совершил своего рода контрреволюцию. Что это было именно так, Ленин признается в одной из своих речей на IV конгрессе Коминтерна в 1922 году. Он заявил: «Закончив счастливо Гражданскую войну, мы очутились перед опасным политическим кризисом. Крестьянство оказалось против нас, рабочие тоже были нами недовольны. Выяснилось, что немедленный переход к социализму в России невозможен».
Из этих цитат ясно видно, какой ценой Ленин удержал власть в своих руках. Он повернул назад к капитализму, и Россия стала свободнее дышать. Крестьяне снова охотнее взялись за плуг, бежавшие из городов рабочие стали возвращаться на свои старые места, снова задымились фабричные и заводские трубы, воскресла убитая военным коммунизмом свободная частная торговля, люди получили возможность работать, не подгоняемые чекистским наганом, и думать более или менее спокойно о завтрашнем дне.
Страна стала оживать, точно после долгой и опасной болезни. Даже мы, русские выходцы в Харбине, встретили НЭП как новую полосу в жизни России, открывающую какие-то надежды на будущее. Были даже люди, питавшие иллюзии, что НЭП является предвестником политической весны, что скоро можно будет вернуться всем в Россию, словом, что большевики перестанут быть большевиками. Конечно, этого чуда не случилось. Все же не только обыватели усмотрели в НЭПе крутой поворот большевиков направо, многие социалисты, и эсдеки, и эсеры думали, что после объявления НЭПа они могут, не поступаясь своими убеждениями и не погрешая против своей совести, мирно сотрудничать с большевиками для блага России. Я не говорю, конечно, здесь о тех социалистах ренегатах, которые переметнувшись к большевикам, отреклись от всего своего прошлого и в гнусных покаянных письмах обливали грязью партии, к которым они принадлежали раньше.
Среди социалистов первой категории я припоминаю социал-демократа Лукса, на характеристике которого мне хочется остановиться несколько подробнее.
Познакомился я с ним у Гринца, у которого он неоднократно останавливался, когда наезжал в Харбин в 1920 году. Он производил впечатление человека мужественного и сильной воли. Если память мне не изменяет, он был рабочим, но упорно и долго работал над своим образованием и стал вполне интеллигентным человеком. За свое деятельное участие в революционном движении он был судим и приговорен к каторге, которую отбывал в Орловском каторжном централе в самый мрачный период существования этой славившейся своей свирепостью тюрьмы. Там он вел упорную борьбу с палаческим режимом и поплатился за свой независимый дух дорогой ценой. Его не раз избивали до полусмерти, он несколько раз в виде протеста против этих избиений объявлял голодовку, наконец, даже его железный организм, а он производил впечатление могучего человека, не выдержал, и он тяжело заболел. И он бы погиб в тюрьме, если бы не кончился срок его каторги. На воле он постепенно восстановил свое здоровье, и когда я с ним познакомился, он имел вид мощного человека, полного сил и энергии. Нравились мне его вдумчивость и серьезность, и я видел, что он также пользуется среди своих товарищей социал-демократов большим уважением.
И вот этот самый Лукас счел возможным сотрудничать с большевиками и в следующей форме.
