Николай Мордвинов - Дневники
А я прав.
Сегодня смотрел спектакль «испытанный кинематографист», много уже снимавшийся, просмотревший все картины, — мой молодой партнер по «Ленинградскому проспекту» Коля Бурляев[539]. У него хорошая головка и самостоятельные суждения, хотя ему всего 15 лет. Ведет он себя достойно, без панибратства и развязности.
Пришел ко мне, сел напротив и смотрит заплаканными глазами. Молчал, молчал, да и бросился мне на шею.
Разговорился, сказал: «Я первый раз в жизни плакал. Такое я вижу в первый раз», — подчеркнул он, как будто ему лет 50–60.
Вот и молодому моему партнеру тоже ясно, что иначе существовать в спектакле не стоит. И ясно, почему не стоит.
Что-то я вместо радости и удовлетворения от спектакля развел нуду…
Очевидно, оттого, что некому передать, что нажил…
Конечно, не иссякла земля русская талантами, конечно, не умрет и театр, ни трагическое, ни романтическое, ни героическое…
13/III
Смотрел у Товстоногова «Четвертый»[540].
Формальный спектакль. Оправдать его актерам, заставить в нем биться сердце чрезвычайно трудно.
«Совесть, когтистый зверь, скребущий сердце…»
Нет, не таким спектаклем надо отвечать на запросы такой совести. Недаром зал, несмотря на явную симпатию к режиссеру (и по заслугам), аплодирует эпизодическим актерам…
Беспокойно мне за театр и актеров. Всюду подмена, формальное бесстрастие. По мне, лучше ошибка, но от сердца, горячая ошибка.
Стржельчик[541], например, как вошел на сцену, так и ушел с нее в одной и той же маске, причем не потому, что так задумал… В роли столько нюансов!
21/III
«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»
Вмешиваться в жизнь для ее переустройства — долг художника, а не демонстрация своих талантов для получения зарплаты.
Вот уберечь бы мне своего Забродина на этой высоте. Не остудить бы горячего сердца расчетом. Этаким простым и холодным, каким наводнено сейчас наше искусство.
Простая форма может быть и богатством выражения и его нищетой, простотой, за которой прячутся и серость, и леность, и убогая душа.
Широкое поле для умничающих режиссеров, типажных актеров и домыслов всезнающих критиков.
23/IV
«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»
Очень хороший творческий спектакль. Наполненный. Много нового. Хорошо и совсем по-новому сыграл сцену с Сем. Сем. Тихо. Весь в себе. Сколько прошло спектаклей, столько пытался добиться явного, точного, знаемого, и не получалось. И вот — наконец.
Смотрел «Милого обманщика»[542] в зале Чайковского — акимовский театр.
Чудесный текст. Ах! завидно… Везет же актерам… А вот что касается представления… О! Точное слово: представление… Я его не люблю… Но это никого не касается: оказывается, многие любят или не отличают одно от другого.
Я ставил себя на место исполнителей и проверял, и по чести, я не знаю, как играть в таком спектакле. То актеры рассказывают залу, то общаются друг с другом, то… то от имени исполнителя, то от образа, то от автора… Не понять. Или не обращать на это внимания?
18/V
Новицкий звонил. Гоцррил, как всегда, ультимативно, телеграфно, с интонациями, в которых не разберешь, когда он доволен, когда не принимает, что понравилось, что отвергает. Суди только по тексту, а текст такой:
— Я хочу вас видеть. Пьеса неважная. Произвел большое впечатление спектакль. Вы меня расстроили. Я плакал. Ваши особенно сильные места, когда вы молча, без слов, плачете. На сцене плачут плохо. Актеры не умеют на сцене ни плакать, ни мучиться. А вы… я плакал вместе с вами.
Полный и тщательный разбор!
А может быть, это хорошо, что ученый-искусствовед говорит, как простой зритель?
Вечером звонил С. Васильев.
— Впечатление такое, что все, что можно было извлечь хорошего, доброго из роли, добыто, добавлено. Я не поклонник Штока. Но тема, им взятая, у нас не представлена, и потому полезна.
Вы собственными средствами восполнили недостающее, помогли донести хорошее, и чем дальше, к концу, тем лучше и сильнее. Спектакль посещается. Билетов достать нельзя.
Я придавлен вами, то есть в плену у вас, героическо-романтический актер, каким вы существуете в нашей зрительской памяти, и вдруг… играете труднейшие моменты без движения, без слов, со скупым жестом.
А третий акт — целый этап! Не сходя с места, со скупым жестом и огромной наполненностью. Изумительно!
10/VI
«ЛЕНИНГРАДСКИЙ ПРОСПЕКТ»
Подло, ищу оправдания своей лени. Бездеятелен. Дни летят впустую. Только — дрема…
Душа молчит и не хочет никаких заданий… и нет сил заставить ее откликнуться… слабые потуги воли… Спектакль получился пустой.
Какие важные и совершенно новые вопросы поднимает время. Старшее поколение, вынесшее на своих плечах все лишения, невзгоды, потрясения, горе ради будущего, опасается, озабочено, в те ли руки оно передает великое дело жизни поколений?
Сегодня «Театр» опубликовал маленькую статейку[543] о спектакле: статейка доброжелательная, но… боже мой, где же у рецензентов глаза!.. Оказывается, в притушенных комнатах замирает жизнь, и актеры в статике ждут своей очереди действия!.. Ведь если рецензент не замечает двигающихся актеров, где же ему заметить более тонкие движения — души?..
7/VII
Смотрел у нас «Бунт женщин»[544].
Хорошая работа Ю.А. Великолепные находки, чудесные мизансцены и, несмотря на большую перегруженность (сокращать надо немилосердно), несмотря на то, что в спектакле соединены, кажется, все театральные жанры, спектакль объединен.
Хорош Васильев — изобретателен, выразителен.
Хороша музыка Кара-Караева.
Великолепен Плятт[545]. Удивительная у него, как ни у кого, готовность к первому спектаклю. Несмотря на гротеск, он — человек, в каждую секунду пребывания на сцене… Роль выросла, набирая силы через «Компас», «Министершу» и др… И прекрасное завершается здесь. Роль искрится, шипит…
Радует Плятт. Он в расцвете своего удивительного таланта. Спросил он меня: «Как? Я тебя боюсь больше остальных!..»
— Да мне радостно, когда бывает хорошо от настоящего таланта, серьезного и одновременно озорного.
15/VIII
КИЕВ
О, какое событие[546]! После четырех суток полета вокруг Земли, сегодня приземлились наши Николаев и Попович.
Слава вам, дорогие, слава!
Удивительно, и странно, что опасения за их жизни уже не посещают людей.
![Андрей Гуляшки - Случай в Момчилово [Контрразведка]](/uploads/posts/books/244275/244275.jpg)
