Геннадий Аксенов - Вернадский
Сначала казалось, что делают подготовительную работу к «Пережитому и передуманному».
А воспоминания наплывали. Новая волна поднялась в мае 1941 года.
* * *Шестнадцатого мая пришла печальная телеграмма от Марии Сергеевны Гревс: скончался Иван Михайлович.
Дневник 17 мая: «Вчера утром умер Иван. Так мы с ним и не увиделись. Он хотел приехать, и надо было бы перед уходом из жизни повидаться. Все построения — религиозные и философские о смерти являются сложными концепциями, в которых научно реальное, вероятно, едва ли сказывается — а научная мысль еще не подошла даже к первым построениям. <…>
Николай Павлович Анциферов звонил мне, что он недавно видел Ивана — он бодрый, собирался к нам в ближайшее время. Умер внезапно.
Иван был христианин с мистическим оттенком — глубже понимал христианство, чем, например, Шики-Шаховские. Думаю, Георгий мой к его настроениям близок»24. На другой день: «Мысль об Иване все время. Последний (и самый старый по возрасту) из нашего Братства ушел, полный сил умственных. Тяжелые и хорошие переживания нас связывали теснейшим образом — его и Машу, меня и Наташу. Неожиданно для меня все тяжелое позабыто и в корне. <…> Иван должен был приехать к нам на днях. Фатум древних резко сказался в жизни нашего Братства, характерным для которого была его интимность и отсутствие большой организованности. Попали в такой мировой катастрофический период, который многое во всем происшедшем объясняет»25.
Гревс умер на 81-м году жизни. В последние годы он часто приезжал в Москву и останавливался у Вернадских. Работал тогда над книгой о римском историке Таците. Особенно теплыми отношения стали после ареста и исчезновения Шаховского. Понимали, Митя не вернется, они остались одни. Вернадский часто помогал и Шаховскому, и Гревсу деньгами. Оба бедствовали в советских условиях.
Дневник 14 декабря 1938 года: «Не писал. Приехал Иван. Очень с ним хорошо»26. 15 декабря: «Иван у нас. С ним много разговаривал о самом главном и глубоком — о смысле жизни. Нет сознания у него, что и религия и философия — исключая общую интуицию — не могут дать того, что дает углубленная научная работа. Интуиция — углубленное, словесно не выражаемое переживание, в этом последнем случае дает связанное с научно проверяемым представлением о реальности несравненно больше, [чем] общая всем идущим по этому пути, чем религиозная вера или разумное (хотя бы с мистическим подтекстом) представление о мире.
Жутко при мысли о Мите»27.
Вот, хотя бы и не совсем совпадали их мысли, кто выслушает, как не друг, кто вызовет новый прилив вдохновения? С кем вообще теперь можно говорить о сокровенном?
Книга Гревса о Таците тогда, конечно, не вышла, хотя была полностью закончена. А Мария Сергеевна и дочь их Екатерина Ивановна застряли в Ленинграде во время войны и не пережили блокады.
Из мужской части братства Вернадский остался один.
Глава двадцать шестая
«Я СМОТРЮ НА ВСЕ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НООСФЕРЫ»
Здоровье Вернадского все еще оставляло желать лучшего. Первая половина 1941 года проходит в напряжении — время от времени сердечные неприятности, требующие постельного режима, а объем дел не уменьшается, напротив, как будто возрастает. При помощи Анны Дмитриевны работает над пятым выпуском проблем — второй частью «книги жизни», которая вскоре превратится в большой труд «Химическое строение биосферы Земли и ее окружения».
Сражается с нарастающей бестолочью, что постоянно отражается в дневниках. Расстройство всех сторон жизни увеличивается как снежный ком. Люди вместо решения своих творческих профессиональных проблем борются за элементарное выживание. Ко всем бедам прибавляется призрак голода, недостаток всего. Многие связывают это, записывает он, с увеличением продовольственной помощи дружественной Германии: через Брест идут эшелоны с хлебом. В то же время полицейский коммунизм, как он писал, разъедает все вокруг, обесценивает любые начинания. Чекисты проникают в каждую щель, агенты сидят даже на студенческих экзаменах, и профессора тайком извиняются перед студентами, что не могут поставить высокой оценки.
А вот собственное положение Вернадского, если не считать нездоровья, наоборот, улучшается. Его информированность, наверное, не хуже, чем у членов Политбюро, потому что кроме непосредственных контактов с высокопоставленными лицами и научными консультантами он читает зарубежную прессу: кроме научных журналов ему доставляют газету «Manchester Guardian». Укрепляется его авторитет среди коллег, руководства Академии наук, особенно у вице-президента Шмидта. Он был удивлен, как быстро по его просьбе Личкову через ВАК разрешили защищать диссертацию без сдачи кандидатских экзаменов. Так же успешно завершились хлопоты о талантливом минералоге А. К. Болдыреве — бывшем эсере, арестованном и оказавшемся на Колыме: его удалось перевести с рудника в геолого-разведочное управление в Магадане. Вернадский подумывал даже просить Молотова об освобождении, чтобы предложить Болдырева в академию, но не решился в столь сложный момент: как бы не навредить.
Вообще объем его деятельности по оказанию помощи людям и коллегам позволяет говорить о необычайном феномене: в советских невообразимых условиях существовала личная программа широкой благотворительности в обход полицейского коммунизма. Подлинная работа милосердия в духе братства.
Весной приехала к нему выбравшаяся из Кременчуга (оказалось, свободного проезда нет, надо получить вызов для приобретения билета) больная раком двоюродная сестра Софья Мамчич. Она надеялась на помощь брата и столичных врачей. Вернадский устроил ей операцию, которая прошла успешно. Добыв для нее санаторную путевку, Вернадский записывает: «Я так счастливо поставлен, что могу поддерживать много людей: Зиночка, Наташа Шаховская-Шик, Дима (внучатый племянник, студент. — Г. А.), Дон, Буткевич (дочь умершего историка, сотрудника КИЗ. — Г. А.), Елизавета Дмитриевна Ревуцкая, теперь Мамчич, Маша и Катя Гревс.
Безобразно построено призрение стариков и старух. Это больное место, которое обходят»1.
Список его не полон, поскольку в круг входили дети Натальи Дмитриевны Шаховской-Шик, например. Не отмечены случаи разовой помощи, записаны только постоянные пансионеры, как, например, Татьяна Павловна Дон. Та была скромным техническим сотрудником Геологического музея в Ленинграде и попала под широкую кампанию высылок после убийства Кирова. Неизвестно по какой причине была сослана сначала в Астрахань, потом в Котельнич Кировской области. И уже семь лет Вернадский ежемесячно высылал ей деньги.
