Александр Городницкий - След в океане

Отрекись, Галилей, отрекись,
От науки ради науки.
Нечем взять художнику кисть,
Если каты отрубят руки.
Нечем гладить бокал с вином
И подруги бедро крутое,
А заслугу признать виной
Для тебя ничего не стоит.

Пусть потомки тебя бранят
За невинную эту подлость;
Тяжелей не видеть закат,
Чем под актом поставить подпись.
Тяжелей не слышать реки,
Чем испачкать в пыли колено.
Отрекись, Галилей, отрекись —
Что изменится во Вселенной?

Ах, поэты и мудрецы,
Мы моральный несем убыток
В час, когда святые отцы
Волокут нас к станкам для пыток.
Отрекись, глупцам вопреки,
Кто из умных тебя осудит?
Отрекись, Галилей, отрекись —
Мне от этого легче будет.

Ну кто в наши дни поет?
Ведь воздух от гари душен.
И рвут мне железом рот,
Окурками тычут в душу.
Ломает меня палач
На страх остальному люду,
И мне говорят: «Заплачь!»
А я говорю: «Не буду!»

Пихнут меня в общий строй,
Оденут меня солдатом,
Навесят медаль — герой,
Покроют броней и матом.
Мне водку дают, как чай.
Чтоб храбрым я был повсюду,
И мне говорят: «Стреляй!»
А я говорю: «Не буду!»

А мне говорят: «Ну, что ж,
Свою назови нам цену.
Объявим, что ты хорош,
Поставим тебя на сцену».
Врачуют меня врачи,
Кроят из меня Иуду,
И мне говорят: «Молчи!»
А я говорю: «Не буду!»

Я маршал, посылающий на бой
Своих ушастых стриженых мальчишек.
Идут сейчас веселою гурьбой,
А завтра станут памятников тише.
В огонь полки гоню перед собой,
Я маршал, посылающий на бой.

Я славою отмечен с давних пор.
Уже воспеты псе мои деянья,
Но снится мне зазубренный топор,
И красное мне снится одеянье,
И обелисков каменная твердь.
Я маршал, посылающий на смерть.

Пока в гостях бахвалится жена,
Один бреду я по своим хоромам,
И звякают негромко ордена
Неугомонным звоном похоронным,
И заглушить его мне не суметь —
Я маршал, посылающий на смерть.

Не знающему робости в боях,
Немало раз пришлось мне нюхать порох,
Но странный я испытываю страх
В пустых соборах и на школьных сборах.
И победить его мне не суметь…
Я маршал, посылающий на смерть.

Крупа просыпается с неба.
Зима приближается к марту.
По рыхлому чёрному снегу
Увозят посадницу Марфу.

Храпят отдохнувшие кони,
Кричат на дорогах вороны.
Со всех четырёх колоколен
Плывут похоронные звоны.

Мой город, надломленный колос,
Что встал у обочин, рыдая,
Рассыпется медный твой голос
На тихие слёзы Валдая.

Снести тебе будет легко ли
Чужих самодержцев законы?
Со всех четырёх колоколен
Плывут похоронные звоны.

Прощай, новгородское вече:
Умру среди дальних земель я.
Тебе уготовано вечно
Московского пира похмелье.

Ах, град мой, что весел и волен!
Ах, Волхова берег зелёный!
Со всех четырёх колоколен
Плывут похоронные звоны.

А в Донском монастыре —
Зимнее убранство.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Взяв метели под уздцы,
За стеной, как близнецы,
Встали новостройки.
Снятся графам их дворцы,
А графиням — бубенцы
Забубённой тройки.

А в Донском монастыре —
Время птичьих странствий.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Дремлют, шуму вопреки, —
И близки и далеки
От грачиных криков —
Камергеры-старики,
Кавалеры-моряки
И поэт Языков.

Ах, усопший век баллад —
Век гусарской чести!
Дамы пиковые спят
С Германами вместе.
Под бессонною Москвой,
Под зеленою травой
Спит и нас не судит
Век, что век закончил свой
Без войны без мировой,
Без вселенских сует.

Листопад и монастыре.
Вот и осень,  — здравствуй.
Спит в Донском монастыре
Русское дворянство.
Век двадцатый на дворе,
Теплый дождик в сентябре,
Лист летит в пространство.
А в Донском монастыре
Сладко спится на заре
Русскому дворянству.

Снова рябь на воде и сентябрь на дворе.
Я брожу в Новодевичьем монастыре.
Где невесты-березы, склоняясь ко рву,
Словно девичьи слезы, роняют листву.
Здесь все те, кто был признан в народе, лежат,
Здесь меж смертью и жизнью проходит межа,
И кричит одинокая птица, кружа,
И влюбленных гоняют с могил сторожа.
У нарядных могил обихоженный вид.
Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит.
Им легко в этом месте,  — ведь тот и другой
Жизни отдали вместе идее одной.
Дым плывет, невесом. Тишина, тишина.
Осеняет их сон кружевная стена,
И металлом на мраморе их имена,
Чтобы знала, кого потеряла, страна.
А в полях под Москвой, а в полях под Орлом,
Порыжевшей травой, через лес напролом,
Вдоль освоенных трасс на реке Колыме,
Ходит ветер, пространство готовя к зиме.
Зарастают окопы колючим кустом, —
Не поймешь, кто закопан на месте пустом.
Без имен их земля спеленала, темна,
И не знает, кого потеряла, страна.
Я люблю по холодной осенней поре
Побродить в Новодевичьем монастыре.
День приходит, лилов, и уходит назад,
Тусклый свет куполов повернув на закат.
Не хочу под плитой именною лежать, —
Мне б водою речной за стеною бежать,
Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил
Территорию тех безымянных могил.