Алексей Диброва - Артековский закал
С украинскими песнями чередовались артековские, песни гражданской войны. Две Вали — Мирошниченко и Трошина начинали:
Расшумелся ковыль, золотая трава,
Золотая трава-бирюза…
Хор мальчиков подхватывал:
А геройская быль не забытой жила,
Хоть давно отшумела гроза.
После пения на вечернюю линейку шли возбуждённые, напевая любимые мелодии. Такие творческие вечера очень сближали и сплачивали ребят. Мы всё больше проникались уважением к её организатору — Гене.
Однажды мы наблюдали его очень разгневанным. Было это так. Дорохин организовал перевозку молока с подсобного хозяйства на лодках осводовцев. Случилось так, что в одной лодке ехали Дорохин, я с Геной на переменки на вёслах, на корме устроилась Ядвига Блажиевская — пионерка польской национальности. Она хорошо пела, но была гордой девочкой.
Гена старался изо всех сил, чтобы засветло добраться в лагерь. Завязался разговор:
— Ген, не брызгай вёслами, пожалуйста! — требовала Ядвига.
— Давай поменяемся местами! — предложил Гена.
— Я не умею грести.
— В таком случае, милая, терпи, — нужно торопиться!
— Какие эти мужики грубые!
— Какие эти девчонки гонористые! — в тон ей отвечал Гена.
— Поляков не бывает без гонора, это… как сказать… — это присуще им.
— Ты, в первую очередь, — артековка, а потом уж — полячка.
Ядвига постепенно заводилась. Она бросала острые взгляды, кусала губы:
— А ты, в первую очередь, — хохол упрямый, а не артековец!
Гена очень, казалось, спокойно ответил:
— А ты не оскорбляй, а то выброшу в речку!
Дорохин не выдержал:
— Геннадий, прекрати спор! Неужели вам не о чем больше говорить?
— Да что он понимает — холоп несчастный!
— Ну, знаешь… — рванулся к ней Гена и, не удержавшись, дунул в неё слюной. Капля попала девушке точно в глаз.
— Пся крев! — выругалась Ядвига.
Лодка разворачивалась к берегу. Ядвига схватилась со своего места и стремглав бросилась в реку.
— Куда ты, ненормальная! — хотел достать её за руку Дорохин. Ядвига почти по шею в воде упорно брела к берегу.
— Простудишься, глупая! — сердито кричал вожатый.
— Пшеско едно! — отрезала Ядвига, удаляясь от лодки.
Дорохин обрушился на Гену:
— Что ты наделал? Ты ведь хлопец, — неужели у тебя нервы из верёвки? А потом ты понимаешь, какой подход нужен к этим — вчерашним польским подданным?
— К дьяволу тот подход, если она оскорбляет советского человека, — ворчал Гена. — Сидела бы в своём Львове со своим гонором!
Этот небольшой инцидент стал предметом обсуждения на заседании совета лагеря. Дорохин был очень принципиальным в вопросах интернационального воспитания. В поступке Гены он усмотрел большое нарушение артековских принципов пролетарской солидарности и упорно доказывал это на совете. Гена не оправдывался. Наклонив голову, он внятно произнёс:
— Я, конечно, немного погорячился и знаю свою провинность. Но Ядвиге нужно объяснить наши советские обычаи и принципы нашей дружбы.
Ядвига требовала, чтобы Гена перед ней извинился, на что он ответил:
— Ты начала первая оскорблять — первой и извинись, а потом я.
Ядвига покраснела и снова спокойный внешне разговор едва не закончился новой перепалкой.
За столом появился Гурий Григорьевич и все утихли в ожидании, что скажет главный арбитр. Он никогда не кричал, редко сердился, но ребята относились к нему с уважением. Он был справедлив, его мысли были глубоко логичны.
— Ваша словесная перепалка напоминает мне битву петуха с курицей, — заговорил он медленным басом.
Все засмеялись.
— Ядвиге я не удивляюсь, а поведение Лихонина не могу понять. Она — представитель слабого пола, к ней должно быть проявлено снисхождение. А ты ведь без пяти минут взрослый мужчина, то есть джентльмен. Нужно собой руководить, управлять своими чувствами, дорогой. Если у человека сильная воля, то он умеет владеть собой в любых обстоятельствах. Об этом нужно помнить всегда и особенно сейчас, когда наш народ стоит перед суровыми испытаниями, закаляет свой характер, собирает в кулак свою волю и творит чудеса героизма. Вы — дети одной артековской семьи, семьи многонациональной, члены которой должны жить дружно, как родные братья и сёстры, чтобы не давать ни малейшего повода для наших врагов, которые стараются вбить клин в межнациональные отношения наших советских людей. Думаю, Ядвига поймёт, что она поступила опрометчиво, выбросившись из лодки. Надеюсь, что вы вдвоём сумеете оценить свои ошибки и помириться. Ну, какие там решения? — обратился он к Дорохину.
— Совет лагеря постановил: Лихонину сделать замечание, а Блажиевскую предупредить! Кто «за» — прошу голосовать! — закончил Дорохин эту неприятную историю.
В СТЕПИ
Труд составляет самую крепкую и надёжную связь между тем человеком, который трудится, и тем обществом, на пользу которого направлен этот труд.
Д. Писарев.В лагерь приехал на бударке председатель местного колхоза. Отыскав Ястребова и поздоровавшись с ним за руку, как со старым знакомым, он спросил:
— Знаете, зачем приехал?
— Догадываюсь.
— Не успеваем с обмолотом — людей не хватает. Помогите нам своими мальчуганами хотя бы несколько деньков.
— Понимаю, что не успеваете, но много я не могу выделить, ведь ребята заняты по самообслуживанию лагеря, да и маленькие они. Ребят старшего возраста наберётся где-то около тридцати.
— Да это же великая сила! — радостно воскликнул председатель.
— А что вы нам за это? — полушутя спросил Ястребов.
— Что возьмёте, то и дадим. Можем арбузов несколько тонн выписать — для малышей это настоящее лакомство, помогите лишь насобирать!
— Снова — «помогите», — улыбнулся Гурий Григорьевич. — Ну, добро, когда присылать на работу ребят.
— Лучше сегодня вечером, потому что мой машинист днём будет занят. Пусть выходят к скирдам в степь!
— Договорились!
Перед закатом ребята первого и второго отрядов с вожатыми Володей Дорохиным и Толей Пампу пошли «зарабатывать арбузы», как сказал, шутя Гурий Григорьевич.
В степи возле длинных скирд стояла молотилка — «ростовчанка», несколько женщин в запылённой одежде убирали на току солому, подгребали деревянными лопатами зерно в большую кучу. Из-под молотилки вылез машинист, пожилой, уставший мужчина, вытирая руки, осмотрел прибывших.
— Хороши ребятки! Приходилось такую работу выполнять? Ну, тогда полскирды умрёт за ночь! — деловито прикинул он вслух.
