Борис Горбатов - Дорога на Берлин
И знамя из мертвых рук переходит в руки живых.
Вот оно уже на третьей ступеньке лестницы...
Его хорошо видно и Автономову и всем на площади.
Вот оно уже над железною решеткою у окна полуподвала.
Вот оно врывается в здание вместе с бойцами...
И вот оно вздымается над рейхстагом... не над куполом, - до купола далеко, не доберешься, - весь рейхстаг теперь под огнем немецкой артиллерии, - но над фронтоном первого этажа есть скульптурная группа: женщина с короной в колеснице. И в корону этой женщины грузин Кантария и русский Егоров втыкают древко знамени.
Это видно Васе из его КП в рейхстаге.
И он кричит в трубку:
- Тут какая-то принцесса Турандот. Что? Не знаю. Турандот. Да. Ну, мы ей в корону знамя и воткнули. Всем видно? - И он хохочет.
Это было 30 апреля 1945 года в сумерки.
Развевается знамя.
Горит рейхстаг.
...Дым в рейхстаге...
Сквозь этот дым с трудом пробирается Автономов.
В его руках нет блокнота и нет оружия.
Вокруг него дым, выстрелы, стоны, хрипы.
Каменный Вильгельм в передней зале весь побит осколками.
С любопытством озираясь на все, идет Автономов.
До него вдруг доносится чей-то мощный хохот.
Он слышит голос:
- Значит, принцесса Турандот, Вася? Ну, пускай Турандот!
Автономов с удивлением узнает голос Дорошенко.
Но он в первый раз слышит его смех. Такой веселый, такой оглушительный.
Он находит полковника в дыму и радостно к нему бросается.
Сейчас не похож на себя Дорошенко, таким его журналист никогда еще не видел.
Словно необыкновенным внутренним светом светится он; мрачные глаза сияют. Словно пьян он хмелем боя и победы, и в счастливом опьянении этом словно открылось ему что-то дотоле не известное и высокое.
- Знамя, знамя видели? - крикнул он Автономову, не удивляясь даже тому, что тот здесь - в дыму и неразберихе боя.
- Его всем видно, - ответил журналист.
- А-а! То-то! А они еще тут сидят. Как же. Тут.
- Кто?
- Враги! - Он постучал сапогом в пол. - Тут они еще, в подземелье. Расхохотался. - А? Каково? Точно слоеный пирог - этот рейхстаг: вон там они, тут - мы, а над нами на втором этаже опять они... И зато на крыше - опять мы.
- Сколько же их там? - показал Автономов в пол.
- Больше тысячи. Я посылал к ним парламентера - пусть сдаются. А они ответили, что их тысяча, а вас, мол, русских, в рейхстаге всего горсточка. Поэтому, дескать, по законам войны должны сдаваться русские.
- Ну?
- Ну, мой парламентер сказал им: не затем я в Берлин пришел, чтоб тут вам сдаваться. Околевайте тогда в подземелье, черт с вами! - Он расхохотался опять. Нет, каково?
- А если они предпримут... вылазку?
- Хорошо-о! Хорошо бы! Мы встретим их. Ведь нас тут действительно горсточка... Но мы в рейхстаге, и наше знамя уже пылает над Берлином, а они... в подземелье, и им - капут. И тут уж никто ничего не сделает. Игра выиграна нами! - Он махнул рукой. - Нет, они уже ничего предпринять не могут. Они - мертвые!
- Вы какой-то странный сегодня... - улыбнулся Автономов. - На себя не похожий.
- Да? Ну не каждый же день человеку выпадает на долю брать рейхстаг. Он вдруг обнял Автономова за плечи и сказал ликующим шепотом: - Счастливый я. Что смерть? Что жизнь? Что большие и малые невзгоды наши? Их даже не видно с той высоты, на которой наше знамя... и я счастлив, счастлив, да! Что мне, простому русскому человеку, привелось взойти одним из первых на эту высоту!.. На вершину мира...
Новая волна дыма рванулась откуда-то на них.
- Что это? - тревожно спросил журналист.
- Фашисты... Они жгут рейхстаг. Они начали свою историю поджогом рейхстага и в огне кончают ее. Ну и пусть горят! Пусть! Нас-то теперь не выкуришь!..
Он схватил Автономова за плечи, притянул к себе.
- Напиши, Федор Петрович, напиши книгу о нас, о нашем сегодняшнем счастье, о нашей вершине...
- Я напишу... - тихо и очень серьезно ответил Автономов.
Дорошенко посмотрел на него, еще раз тряхнул его руку и исчез в дыму.
- Я напишу! - сказал ему тихо вслед Автономов. - Я должен написать. Потому что я шел с ними, я был здесь, я видел.
...Утро второго мая.
Рассеялся дым.
Стихла канонада.
Ночью капитулировал Берлин.
Из подземелья рейхстага длинной вереницей выходят немцы. Раненые. Изувеченные. Голодные. Одичавшие.
Они медленно бредут из подземелья на свежий воздух.
Наши солдаты беззаботно смотрят им вслед.
И только Вася Селиванов да Галя не видят немцев.
Ничего они сейчас не видят. Они стоят, обняв колонну рейхстага, и Вася ножом высекает на камне имена: "Вася и Галя".
...А на куполе рейхстага горсточка бойцов водружает большое победное знамя.
Вот оно развевается на ветру...
Гордо играет в небе.
Бойцы из ружей салютуют знамени.
Весь мир через несколько часов увидел в своих газетах эту сцену. Ее снимали наши корреспонденты на моих глазах.
Отгремел салют.
Бойцы опустили ружья.
И - наступила тишина.
Тишина победы.
Величественная и простая.
- Тишина-а ка-ка-ая! - удивленно сказал сержант Иван Слюсарев и осмотрелся вокруг.
Лежал под ним Берлин, разрушенный, поверженный и побежденный.
Ржавая пыль струилась от развалин.
- И Россия - там! - сказал светлоусый солдат и повернулся лицом на восток.
И все повернулись туда же.
Пилотки сняли.
- Вздохнут сегодня наши дома-то! - сказал светлоусый. - В первый раз свободно вздохнут... всею грудью...
- Тяжко было...
- Ну, ничего!
- Одолели!..
- Тишина-то ка-ка-ая!.. - снова сказал, удивляясь тишине, Слюсарев.
- А там, за Берлином, Эльба! - сказал грузин Кантария и показал рукою на запад.
И все посмотрели туда.
- Д-да... - отозвался светлоусый. - Франция там... Потом Англия.
- А Италия где же?
- А Италии надо быть там... - показал светлоусый на юг.
- Нет, там Чехия.
- Чехия левей будет... Я хорошо карту помню. Вот так Австрия, так Чехия, так Италия...
- Тишина какая! Хорошо! - снова сказал Слюсарев. - Хорошо-о! Ничего! Живи. Живи, человечество. Живи мирно. Радуйся! - И он помахал в воздухе пилоткой.
...Тихо течет Эльба.
Медленно пересекает ее катер с русскими и американскими офицерами.
На корме сидит Автономов, смотрит в воду.
Катер медленно причаливает к берегу.
Гремит навстречу американский оркестр.
Почетный караул отдает честь русским.
Автономов вместе с другими офицерами садится в машину.
Дорога.
Штаб.
Встреча на Эльбе.
И покуда гремят оркестры, произносятся спичи и со звоном встречаются бокалы, - Автономов бродит среди американских солдат у штаба, всматривается в лица, пытается заговорить.
Много негров среди солдат.
