Наталья Баранова-Шестова - Жизнь Льва Шестова. Том 2
Где и когда Шестов читал лекцию о Киркегарде и Достоевском, о которой пишет Корбен, определить не удалось. (В 1930/1931 учебном году Шестов читал в Сорбонне курс «Религиозные идеи Толстого и Достоевского», а в декабре
1932 г. начал читать курс «Достоевский и Киркегард».)
***
К тому же времени относится письмо Шестова к Шле- церу, который с женой Маргаритой (друзья ее называли Мами) уехал на несколько месяцев в Амели-ле-Бен:
Сейчас получил Ваше письмо. Завтра я, наконец, уезжаю, хлопот, как всегда, много, но я все-таки хочу до отъезда хоть несколько слов написать Вам, чтоб поблагодарить Вас и выразить Вам мою радость по поводу того, что Вы написали мне. Так редко мне приходится встречать человека, которому попытка «критиковать разум» не по Канту, а по Достоевскому не казалась бы заранее осужденной на неудачу, что когда я слышу от Вас, что наши беседы оставляют после себя доброе воспоминание, мне это кажется почти что недоразумением, точно я не услышал то, что мне сказали, а ослышался — т. е. услышал такое, чего никто мне не говорил. Прошедший год — моя встреча с Киркегардом — был для меня особенно трудным. И до сих пор еще, каждый раз когда я вспоминаю про эту «душу», с которой я столкнулся в своих странствованиях, мне приходится делать величайшее напряжение, чтоб не свернуть на путь кантовской критики, который неизбежно ведет назад к Спинозе. И потому слышать хотя изредка ободряющий голос так нужно и так радостно. Спасибо Вам, что собрались написать. С Мейерсоном вышел разговор интересный, но не в том смысле, в каком я ждал. Трудно в письме, особенно когда спешишь, рассказать, в чем дело, т. е. обстоятельно рассказать. В общем, хотя в начале разговора М. даже заинтересовался моей мыслью, что то, что он делает, есть метафизика познания, но в конце концов, когда я ему пытался растолковать, что его идея об identiteне допускает мысли, что арифметика основывается на опыте, он пришел в такое возбуждение, что я стал бояться за него. И тут выяснилось, что для него, или для его сознания — identiteв сущности только, как он выразился, «некоторая надежда», что он во всем согласен с Миллем и, что, следовательно, у него никакой метафизики нет, нет даже теории познания, а есть опыт эпистемологии в духе Милля, чуть-чуть прикрытой налетом рационализма. Так он себя понимает, таким он себя видит.
Очень рад за Вас и Мами, что Вы теперь имеете хоть на несколько месяцев приют в Амели, где можете и отдохнуть, и позаняться, и прийти в себя. Старайтесь по возможности дольше там остаться — в Париж никогда не опоздаете. Тут Вы, верно, и Гоголя[45] закончите — и надеюсь, что с Плоном у Вас глаже пойдет, чем с Галлимаром. (18.07.1931).
20 июля Шестов поехал в Шатель. Как и в предыдущем году, Шестовы жили в пансионе «Пале-Рояль». Вскоре после приезда он пишет Ловцким:
Ваше письмо получил уже в Шателе. Конечно, все те вопросы, о которых ты говоришь, нужно очень и очень обсудить. Как устроить мамашу на будущее время и все вообще, что к мамаше относится, решить не легко. Тоже и здесь, как я писал вам, накопились всякого рода семейные осложнения, о которых нужно побеседовать и которые нужно разрешить. Но все это — особенно то, что относится к мамаше — так сложно, что по переписке — об этом совсем и говорить невозможно. Необходимо, чтоб вы сюда приехали — тогда только все можно будет выяснить. Мне, например, кажется, что если мамаша уже так состарилась, что ее нужно перевести к родным, т. е. к кому-нибудь из детей, то правильнее всего ее перевести к Соне. Но нужно об этом поговорить с Соней, да и нам меж собой нужно поговорить об этом. Отсюда один вывод: поезжайте в Экс, оттуда в Шатель, а из Шателя в средних числах сентября поедем все вместе в Париж. К тому времени и Соня вернется, и мы все отлично обсудим. Я считаю, что это — прямо необходимо сделать — иначе мы все будем переписываться и ни к чему путному не придем. Не пишу больше ничего об этом, т. к., во-первых, считаю, что переписываться об этом бесполезно, и даже, пожалуй, может привести к разным неприятным недоразумениям, как это часто бывает, когда переписываются на такие темы, а во-вторых, надеюсь, что вы все-таки сюда приедете. У нас ничего нового. Перед отъездом видел всех наших — и у нас все по-старому. От Шнейдера ничего не получаю — даже писем. Может быть, ты, Герман, поговоришь с ним по телефону. Правда, я мало надеюсь, что теперь, когда в Германии все так напряжено, можно хоть чего-нибудь от Шнейдера добиться. (24.07.1931).
В другом письме к Ловцким Шестов сообщает:
Я получил письмо от М.Е. — он пишет, что Нитше Гезельшафт охотно пригласит меня, если в Германии будет все спокойно, прочесть доклад о Нитше и Киркегарде. Но, по-моему, если Нит. Гез. и пригласит — вряд ли мне придется раньше весны приехать, т. к. переговоры с другими учреждениями прервались и раньше осени не возобновятся. (6.08.1931).
Нитшевское общество послало Шестову приглашение приехать в ноябре, но Шестов предпочел отложить поездку на весну 1932 (см. стр.94). Но и весной он опять не смог поехать (см. стр.97).
* * *
В начале 1931 года Шестов и Шлецер вели переговоры с французскими журналами «Н.Р.Ф.» и «Коммерс» о публикации работ Шестова, в первую очередь 42-х афоризмов, появившихся в «Современных записках» № 43 в 1930 г. под заглавием «О втором измерении мышления». Соглашение было как будто достигнуто, перевод поручен Шлецеру, но возникло немало трудностей, о которых Шестов пишет Шлецеру:
Не знаю уже, что и ответить на Ваше письмо. Я понимаю, что работа над Гоголем поглощает все Ваши силы и что Вы ничем больше заниматься не можете. Но почему Вы мне сразу этого не написали? Ведь уже раз отложили перевод до лета. Теперь Вы откладываете до зимы. Но разве Вы зимой будете свободнее? Наоборот — зимой Вы настолько поглощены концертами, срочными статьями и т. д., что даже и думать нечего о том, что Вы сможете перевести «Второе измерение» и «Толстого». А между тем, Вы сами знаете, какое огромное значение это для меня имеет. Сколько лет я уже лишен был возможности печататься во франц. органах. Теперь неожиданно представился случай — и мы им не воспользовались. Ведь пройдет несколько месяцев, и «N.R.F.» и «Commerce» позабудут совсем о наших переговорах. И опять создастся такое же положение, как было раньше. Повторяю Вам, я не требую и не могу, конечно, требовать от Вас, чтоб Вы бросили Гоголя и взялись за переводы моих статей. Ваше положение, мне это отлично известно, не много лучше моего, а может быть, и не лучше. Но раз Вы не можете переводить — надо было мне сразу написать. Как это для меня ни огорчительно — из двух зол приходится выбирать меньшее. Никто, конечно, не переведет, как Вы — но еще хуже, если мои статьи совсем не появятся по-французски. Сейчас все мои планы, связанные с Германией, провалились, в связи с политическими тревогами. Издатель не шлет денег, предположенные к выпуску по-немецки «А.б.» и мои последние работы отложены и даже не указано, на сколько времени, тоже и статьи отложены. Я надеялся, что во Франции что-либо выйдет, и тоже, оказывается, все проваливается и окончательно провалится, если не принять меры.
