Эрнст Юнгер - Сады и дороги. Дневник
И вдруг я снова остро почувствовал всю волшебную силу Гарца. И даже линии холмов, протянувшихся вдоль отрогов гор, исполнены таинственности. В недрах покоятся старинные святыни и жертвенные очаги, охваченные поясом пограничных укреплений, а с того края, где начинается равнина, постепенно, подобно кристаллам, вырастают княжеские резиденции и высокие кафедральные соборы. Меж тем запасы этого рода нужно уметь охватить одним вневременным взглядом. Первозданная сила покоится в горных недрах как залежи золота. Когда возникает людское поселение, всем его постройкам словно передается некоторая толика потаенного блеска. Однако даже самый обширный круг городов, замков, соборов представляет собой лишь аллегорию изобилия и неистощимости самой земли. Так обтесываемые для строительства камни подобны небольшой горстке монет из богатого клада слитков; монета чеканится по требованию князей, но время переплавляет ее, возвращая в состояние бесформенного изобилия, в каком покоится богатство земли.
БЛАНКЕНБУРГ, 29 сентября 1939 года
В долинах Гарца. Занимаюсь трассировкой проселочных дорог для моторизованных соединений: нынче они возвращаются из Польши. Проходя мимо одной из здешних лощин по пути из Хоэнгайсса в Ротехютте, я увидел, как от ручья взлетел сарыч, несший в когтях ужа. Эта картина в тихой лесной долине, несмотря на всю свою стремительную мимолетность, врезалась мне в сознание до мельчайших деталей. Застывший мир в миниатюре. Я даже смог разглядеть, как поблескивают серебристые края чешуек на темно-бронзовом теле змеи. В таких миниатюрах все — вода, воздух и земля — живет какой-то свежей и лишенной боли жизнью, совсем как в старые языческие времена; сказитель зрел их непосредственно, и взор его не был замутнен пеленой понятий.
БЛАНКЕНБУРГ, 4 октября 1939 года
Дальняя тренировочная прогулка верхом до учебного плаца в Хальберштадте, мимо Стеклянного Монаха, в состоянии отрешенности, которое резко контрастировало со строгим распорядком. Так, бурое поле с разостланной на нем соломой я видел будто во сне, словно выброшенный на берег из беспредельности. Зато зеленый луг с розовыми кустами, на которых пламенели плоды шиповника, придвинулся ко мне почти вплотную. Вещи являлись мне будто сквозь линзу, которая то фокусировала изображение, то снова размывала очертания.
Мы не полностью живем во внешнем мире и не полностью в своем теле — но в один прекрасный день части, какими мы обретаемся внутри и снаружи, суммируются.
ХАЛЬБЕРШТАДТ, 5 октября 1939 года
Внезапное откомандирование в Хальберштадт. Когда поздно, валясь с ног от усталости, мы прибываем в какое-то незнакомое место, да вдобавок еще под дождем, то совершенно неспособны различать цвета предметов. Они кажутся нам серыми, даже безнадежными. В подобных случаях есть только одно лекарство — немедленно отправиться спать.
Зато по пробуждении нам открываются не только краски, но и формы, исполненные какой-то новой силы. Припоминаю, как однажды утром в узоре вытканных на гардине прямоугольников я узрел вдруг мне доселе неведомый этический смысл. Предметы тогда насыщены содержанием — они говорят, едва лишь их касается взор.
Неприятным же является пробуждение незадолго до того, как ты полностью отдохнул, примерно около двух часов ночи. Этот момент особенно неприятен; он похож на мертвую точку перед тем, как маятник снова качнется. Наполеон поэтому восхвалял «отвагу-двух-часов-утра». Этого часа также боялись в монастырях и скитах Фиваиды; в этот час уныние овладевало монахом особенно сильно. Сей род печали справедливо почитался грехом, ибо она открывала дорогу злым силам. Вот почему боятся меланхолии; она пристает к человеку, как липовый листок к телу Зигфрида. В точке высшей силы мы почти неуязвимы; даже пули будто бы особыми путями настигают нас. В Исландии матери перед битвой ощупывали тела воинов и чувствовали, где уязвимое место.
КИРХХОРСТ, 8 октября 1939 года
Вновь перемещение, на сей раз в Ботфельд к «73-м»[72], где я завтра встану в строй. А до тех пор я провожу время во дворе, в саду и в обществе Перпетуи. Деревья усыпаны красивыми и тяжелыми фруктами.
К вопросу об астрологии. В течение жизни мы постоянно сталкиваемся с Той, которая уводит нас от предначертанного пути и неотступно сопровождает нас, хотим мы того или нет. Прочие встречи, напротив, лишь вспыхивают, подобно кометам или метеорам; и на всем, что в дальнейшем дарует Эрос, чувствуется влияние Повелительницы. А потому верность, в сущности, тоже не зависит от нашей воли; на нас воздействует скорее сила тяжести, нежели добродетель. О том же говорит и пример разведенных супругов, которые снова и снова мысленно вращаются вокруг друг друга — и даже их ненависть словно стоит под знаком Той большой встречи.
БОТФЕЛЬД, 10 октября 1939 года
На Фаренвальдской пустоши. Рысью через канавы, так что высокий острый камыш сечет по седлу. Свежесть великолепного утра, когда глаз схватывает брызжущие во все стороны капли влаги и видит их блеск в лучах холодного солнца.
Война похожа на Левиафана, только несколько чешуек или плавник которого видны на поверхности — субстанция слишком массивна для того, чтобы постичь ее взглядом, и потому нарастает ощущение нереальности. Люди замечают движение больших масс в непосредственной близости, не понимая их цели и направления; хотя они, возможно, и догадываются, что под оболочкой этих дней сокрыты иные вещи — зрелища нового и неизведанного свойства. Поэтому бывает и так, что они лишаются защиты, ибо не ведают, каким будет следующий ход судьбы.
КИРХХОРСТ, 17 октября 1939 года
Два или три раза в неделю я на велосипеде езжу из Ботфельда в Кирххорст. Меня поражает, что путь становится тем короче, чем чаще я его проделываю, — видимо, это происходит оттого, что ум членит его и разделяет на несколько коротких отрезков, благодаря чему создается впечатление, что целое преодолевается быстрее.
БЕАЗЕН, 3 ноября 1939 года
Только что я вступил в должность командира второй роты 287-го полка на учебном плацу Бергена, откуда мы, как я слышал, выступим уже послезавтра с неизвестной целью.
Прощание с Перпетуей — в одной из тех заставленных мебелью мещанских комнат 1905 года, какие еще хранят уют и приветливость. То, что мы зовем романтизмом, существует во все времена и похоже на тень, следующую за стрелкой, которая неумолимо указывает на цифры. Громко тикающие часы, чего я терпеть не могу, когда засыпаю. Здесь же они заставляли бодрствовать сознание, которое теперь наслаждалось дремотой из своей перспективы. Так какой-то момент ночи, отмеренный на точных весах, растягивается до бесконечности.
