Игорь Оболенский - Мемуары наших грузин. Нани, Буба, Софико
Делал ли он мне предложения? Сколько раз! И в конце концов я согласилась.
Свадьбу, она была очень веселой, играли у него дома — его родители жили в районе Нахаловки, тогда это была окраина Тбилиси. У них был свой дом. Потом мы какое-то время там и жили. Но это было очень неудобно — я ведь училась в консерватории. И мы переехали в дом моих родителей, в центр.
Вскоре после свадьбы я забеременела. Все девять месяцев ходила на занятия с чашечкой, чтобы пить воду. Плохо мне было. Я стала очень чувствительна к запахам. И моя мама сделала так, что на протяжении всех девяти месяцев все крутилось вокруг меня. А я только воду пила. С тех пор, между прочим, не могу много пить.
В день, когда мне предстояло рожать, у нас были гости. Я, как всегда, сидела за роялем. И когда чувствовала схватки, терпела. Я же должна была доиграть и допеть!
А в полночь меня отвезли в роддом, где работал мой дядя и его дочь, моя двоюродная сестра Ирина Гигинеишвили.
Я помню, что мне очень хотелось родить. Мы ходили по коридору и ждали, когда нас позовут в родильную комнату. Все это время очень ждала, когда же моя девочка — а в том, что будет дочь, я не сомневалась — появится на свет. И очень сердилась на рожениц, которые стонали и кричали.
После рождения Эки год просидела дома. А потом поехала на гастроли. Но так скучала по ней, что на одном из концертов в Риге упала в обморок. И Котик Певзнер меня отпустил домой.
Эка находилась вместе с моей мамой и ее сестрами в деревенском доме. Когда я приехала, помню, мама дала дочке куклу и сказала мне: «Смотри, как она ей сейчас споет колыбельную». И правда, Эка спела потрясающе, особенно для ее года и трех месяцев. Она уже тогда была очень музыкальная.
А отношения с мужем у нас не заладились. Во-первых, я часто была в отъезде, а это уже не семья. Потом зарабатывала больше его. Чтобы ему не сделать больно, всегда говорила, что мне ничего не надо. Он, допустим, спрашивает, что мне купить в подарок. При этом ясно, что денег у него нет. И я всегда отвечала, что мне ничего не нужно.
А еще он очень ревновал. Это я потом поняла. Хотя к мальчикам из «Рэро» у него не было никаких претензий. Он несколько раз ездил с нами на гастроли и видел, что у нас все чисто и опасаться нечего.
Но характер у него был непростой. И с каждым годом это проявлялось все острее и острее. Он постоянно был чем-то недоволен, переживал из-за того, что не может один обеспечить семью. Я предлагала ему поступить в медицинский. «Ты что, мне уже 24 года, я старик», — отвечал он.
Проходило время, я видела, что он не удовлетворен жизнью, и я снова заводила речь о медицинском. «Ты что, мне 27, какой может быть институт?»
Несколько раз мы пытались с ним расстаться. Но потом снова сходились. Только году в 1973-м я уже не выдержала и мы, как мне казалось, окончательно разошлись.
Где-то через год его арестовали — как оказалось, он подписывал какие-то «липовые» накладные. И его посадили на 4 года. Сидел он в Эстонии. Когда я была там на гастролях, то решила навестить его. Напоминала себе жену декабриста. Ночью вызвала такси и попросила отвезти в тюрьму. Как мне его там стало жалко!
Об этом, наверное, не надо говорить, но я помогла ему выйти на свободу. Когда вернулась в Грузию, то попросила о встрече Шеварднадзе, он тогда был министром внутренних дел. Два часа он меня слушал, не перебивая. А я говорила о том, какой Мераб чистый и что если ему суждено быть в тюрьме, то пусть это будет на его родной земле.
При мне Шеварднадзе взял трубку и сказал, чтобы Мамаладзе немедленно перевели в тюрьму города Рустави. И так оно и случилось. В тот же день его посадили в поезд и отправили в Грузию. Правда, этот поезд шел целый месяц.
А потом Мераба выпустили. Он вернулся другим человеком. В тюрьме он много читал, там была большая библиотека, не пил, не курил, занимался йогой. И вышел, словно из Оксфордского университета.
И я снова увлеклась им. А уж как была счастлива Эка! Она обожала отца. По ночам подходила к его кровати и поправляла одеяло.
Я решила во что бы то ни стало сохранить семью. Хотя Мераб снова стал показывать свой характер, недовольство, обвинял меня в том, что его жизнь не удалась. Но я сказала себе: «Значит, такова моя судьба. Буду терпеть. Ради дочери». И родители, которые все это видели, ни слова мне не говорили. И тоже, как могли, пытались поддержать Мераба.
Мама даже говорила, что все красивые аристократические манеры Эка унаследовала от отца. Родители все видели, все понимали. Но не вмешивались в наши отношения. Все должна была решить я сама. И я пыталась наладить отношения. Мне жалко было Мераба. У него умер отец, остались мать с братом. Как бы он справился?
Я даже прекратила выступать с концертами, хотя в 1974 году мне присвоили звание народной артистки Грузии. Стала снова серьезно заниматься музыкой как пианистка. Думала, что прекращение гастролей спасет нашу семью. Была готова на все.
Однажды к нам пришли ребята из «Орэро» и попросили съездить с ними в Москву, где был намечен концерт в гостинице «Советская». Мераб поддержал их, и мы поехали все вместе.
После того концерта ко мне за кулисы пришла Тамара Церетели, знаменитая исполнительница романсов, и подарила ноты «Вернись ко мне», на которых подписала: «Королеве романса». Когда мы приехали домой, Мераб сказал: «Ты должна петь». Он ведь был очень умный человек, понимал, как я пою и как для меня это важно.
А потом у него появилась женщина и он завел новую семью. Я очень благодарна ей — она освободила в первую очередь Мераба. У них родились дети.
А я, наверное, на самом деле подавляла его. Фамилия Брегвадзе заслоняла собой его фамилию.
Я потом долгое время не могла даже голос его слышать. Я такой человек — могу долго терпеть, но потом, как наполнится чаша — то все. И у нас с ним противоречия копились, копились, и все закончилось разрывом. Хотя я иногда шучу, что мне от него досталось хорошее наследство. Он же меня приучил к йоге.
Снова ко мне он стал приходить после смерти мамы, в 1993 году. А потом его тоже не стало.
Мама, конечно же, хотела, чтобы я вышла замуж снова. Но они с папой это видели так — они сидят за столом, а к нам приходят мужчины и просят моей руки. На это я им сказала, что так больше не бывает.
И в конце концов, мама приняла новую жизнь. Правда, говорила, что я ее испортила, так как показала ей, что времена за окном на самом деле изменились…
Когда в феврале 2011 года я оказался в гостях у экс-президента Грузии Эдуарда Шеварднадзе, то, конечно, пересказал ему, как по-доброму о его поступке отзывается Нани.
Эдуард Амвросиевич ответил, что тоже помнит ту историю. Но предпочитает говорить не о ней, а поделиться своими впечатлениями о Нани. Если, конечно, мне интересно его мнение.
