Наталья Боброва - Юрий Богатырев. Чужой среди своих
Эти его мгновенные переходы удивительны. То же самое с ним происходило в театре. Притом что он никогда не пользовался никаким пластическим гримом или париками.
* * *Он не мог быть никем другим, кроме как актером. Это совершенно точно.
Актерство было его постоянным состоянием. Он актерствовал всегда, но это была не работа на публику с конкретной прикладной или прагматической целью – чего-то достичь, иметь какую-то выгоду… Это была форма его существования.
Так, он абсолютно искренне играл в вегетарианца. В этом вовсе не было никакой позы. Он мог подробно объяснить, почему он вегетарианец, почему он ест только травку, а мясо не может. И через неделю вы могли его встретить на улице с двумя килограммами вырезки. И это было продолжение темы. Он уже кричал с тем же грубоватым темпераментом: «Какого хрена траву эту есть! Надо есть мясо! Нужна сила!» Это означало, что в данный момент Юра – по своей жизни – в какой-то другой роли.
Ему просто нужно было разрядить свой актерский аппарат. Бродившие в нем несыгранные, неконкретные, невоплощенные герои мучили его – их надо было выплеснуть. Вот он и доигрывал самого себя. Но все время разного. То он скромный, несчастный, то, наоборот, наглый, уверенный в себе, то сверхрациональный, то – эдакий сумасшедший безумец не от мира сего.
* * *Как-то собралась у нас компания. И все, подшучивая, шептались: он сумасшедший… Сначала Юре было очень приятно, пока он не начал понимать, что над ним смеются. И стал играть обиженного. И хорошо играл, искренне.
У Юры была внутренняя физическая необходимость все время быть разным.
То он в меланхолическом состоянии сообщал, что понял, что он бездарность, очень плохой актер. Нужно было его успокаивать. Это был процесс несложный. Я говорил:
– Что ты, Юрочка, ты замечательный актер.
– Правда? Ты так думаешь? – И очень быстро утешался. Ему нужно было сыграть это…
Или наоборот – он приходил домой уверенный в себе, поносил своих коллег… Кстати сказать, вся его критика, все его любови-нелюбови ровным счетом ничего не стоили. Потому что все было абсолютно по-детски.
Он делал для себя какие-то загадочные заключения и делился ими с окружающими:
– Этот вообще не режиссер, а тот вообще не актер, и нельзя ему искусством заниматься ни в коем случае.
Почему?
Оставалось догадываться.
А все дело, оказывается, было в том, что этот человек был у него на спектакле, но не зашел за кулисы поздравить и ничего приятного не сказал.
Абсолютно детская обида раздирала Юру.
Потом, через три дня, это мнение менялось на противоположное. Как? Он, к примеру, встречал этого человека на улице, и тот извинялся:
– Извини, у меня не было времени, после спектакля я сразу уехал. Но все было так замечательно, ты играл гениально.
И все. Тут же мнение Юры об этом человеке становилось совершенно другим. А когда я напоминал ему о прежних словах, он искренне удивлялся:
– Неужели я это говорил? Да нет, я не мог этого о нем сказать. Он просто гениальный человек…
Такое абсолютно детское отношение.
И главное – это никогда не влекло за собой никаких поступков. Это все были только слова. Он никогда не мог сделать подлости. Донести, настучать, нашептать. Он по-детски обижался и так же по-детски эти обиды прощал.
* * *Он был человеком, в общем, довольно одиноким по своей натуре, хотя и постоянно окруженным людьми, которых он называл друзьями. И если он дружил, то влюблялся абсолютно – не важно, какого пола было это существо.
Так, влюбившись в Галину Борисовну Волчек, когда работал в театре «Современник», мыл ей машину. Все там на него косились – думали, что это подхалимаж: молодой артист, пришедший в театр, моет машину главному режиссеру… А это получалось у него совершенно органично. Потом он ушел из «Современника» во МХАТ к Олегу Николаевичу Ефремову, правда, уже машину мыть не стал… Но нашел себе другие обязанности.
* * *Он был абсолютно человеком настроения. При этом на профессию это не влияло. Просто он существовал как актер все время в любом состоянии.
Я никогда не мог знать, каким его сейчас увижу. Вот я расстался с ним неделю назад, он рассказывал, что репетирует, на его взгляд, все замечательно получается, режиссер доволен, коллеги говорят, что все прекрасно, его приглашают сниматься… И через неделю ты полагаешь, что встретишь того же довольного жизнью человека, с той же интонацией. И вдруг – попадаешь на совершенно другого. Вдруг он печален, думает о том, чтобы бросить эту профессию, уйти из театра, не сниматься больше в кино…
И ты не понимаешь, что на самом деле происходит. А у Юры просто другое настроение.
Насчет ухода из театра – это, конечно, были все пустые разговоры. Куда он мог уйти? В этом было что-то такое… детское. Как ребенок, упавший с качелей, плачет не потому, что ему больно, а потому, что ему необходимо, чтобы его пожалели, чтобы все видели, что он самый несчастный, что он больнее всех ударился.
Вообще, очень много детского в нем было, несмотря на его фактуру, внешность. Я думаю, что такие «детские» искренность и наивность – необходимая принадлежность профессии актера.
* * *Юра был человеком далеко не глупым, образованным, начитанным, что, в общем, в театральной среде вещь не очень частая. Он регулярно и много занимался. Читал книги – и из нашей библиотеки, из родительской в Красногорске. Часть из них он таскал с собой по всем квартирам, где жил. Причем у него были очень хорошие, дорогие книги по искусству. Он тратил много денег именно на это. Книги и альбомы доставляли ему огромное удовольствие. И он часто их дарил.
* * *Так он прожил у нас год с чем-то, пока не получил в «Современнике» комнату в общежитии – прямо напротив Кремля.
Тогда я часто ходил в «Современник». Смотрел все премьеры. Но поначалу Юра там играл довольно мало. Как молодой артист, бегал в массовке.
Вот тогда-то у него наступил большой период разочарования. Потому что в училище все молодые актеры блистали – и он, и Костя Райкин… Там все были звездами. У каждого – своя публика, свои триумфы, свой маленький выстроенный мирок.
А дальше приключилась очень «обыкновенная» история, когда кончается «радость песочницы»… Попадая в профессиональный театр, молодой артист окунается совершенно в другую, жесткую жизнь и сразу сползает на десять социальных ступенек вниз. Он становится простым актером массовки.
Как первое время Юра радовался «Современнику», который находился тогда у станции метро «Маяковская»! А потом долгое время как страдал от того, что никаких ролей не было, даже не главных – второстепенных! И всерьез начал подумывать о том, чтобы бросить все, о том, что ему уже не надо заниматься театром… Но подоспело кино – он снялся в фильме «Свой среди чужих…».
