Александр Городницкий - След в океане

Все, что будет со мной, знаю я наперед,
Не ищу я себе провожатых.
А на Чистых прудах лебедь белый плывет,
Отвлекая вагоновожатых.

На бульварных скамейках галдит малышня,
На бульварных скамейках разлуки.
Ты забудь про меня, ты забудь про меня,
Не заламывай тонкие руки.

Я смеюсь пузырем на осеннем дожде.
Надо мной — городское движенье.
Всё круги по воде, всё круги по воде
Разгоняют мое отраженье.

Все, чем стал я на этой земле знаменит —
Темень губ твоих, горестно сжатых…
А на Чистых прудах лед коньками звенит,
Отвлекая вагоновожатых.

Позабудьте свои городские привычки, —
В шуме улиц капель не слышна.
Отложите дела — и скорей к электричке:
В Переделкино входит весна.
Там зеленые воды в канавах проснулись,
Снег последний к оврагам приник.
На фанерных дощечках названия улиц —
Как заглавия давние книг.
Там, тропинкой бредя, задеваешь щекою
Паутины беззвучную нить.
И лежит Пастернак над закатным покоем,
И веселая церковь звонит.
А в безлюдных садах и на улицах мглистых
Над дыханием влажной земли
Молча жгут сторожа прошлогодние листья —
Миновавшей весны корабли.
И на даче пустой, где не хочешь, а пей-ка
Непонятные горькие сны,
Заскрипит в темноте под ногами ступенька,
И Светлов подмигнет со стены.
И поверить нельзя невозможности Бога
В ранний час, когда верба красна.
И на заячьих лапках, как в сердце — тревога,
В Переделкино входит весна.

А над Москвою небо невесомое.
В снегу деревья с головы до пят.
И у Ваганькова трамваи сонные
Как лошади усталые стоят.

Встречаемый сварливою соседкою,
Вхожу к тебе, досаду затая.
Мне не гнездом покажется, а клеткою
Несолнечная комната твоя.

А ты поешь беспомощно и тоненько,
И, в мире проживающий ином,
Я с твоего пытаюсь подоконника
Дельфинию увидеть за окном.

Слова, как листья, яркие и ломкие
Кружатся, опадая с высоты,
А за окном твоим — заводы громкие
И тихие могильные кресты.

Но суеты постылой переулочной
Идешь ты мимо, царственно слепа.
Далекий путь твой до ближайшей булочной
Таинственен, как горная тропа.

А над Москвою небо невесомое.
В снегу деревья с головы до пят.
И у Ваганькова трамваи сонные
Как лошади усталые стоят.

На Ваганьковом горят сухие листья.
Купола блестят на солнце — больно глазу.
Приходи сюда и молча помолись ты.
Даже если не молился ты ни разу.

Облаков плывет небесная отара
Над сторожкой милицейскою унылой,
И застыла одинокая гитара,
Как собака над хозяйскою могилой.

Ветви черные раскачивают ветры
Над прозрачной неподвижною водою,
И ушедшие безвременно поэты
Улыбаются улыбкой молодою.

Их земля теперь связала воедино,
Опоила их, как водкою, дурманом.
Запах вянущих цветов и запах дыма —
Все проходит в этом мире безымянном.

На Ваганьковом горят сухие листья.
За стеной звонит трамвай из дальней дали.
Приходи сюда и молча помолись ты —
Это осень наступает не твоя ли?

Нам с годами ближе
Станут эти песни,
Каждая их строчка
Будет дорога…
Снова чьи-то лыжи
Греются у печки,
На плато полночном
Снежная пурга.

Что же, неужели
Прожит век недлинный?
С этим примириться
Все же не могу.
Как мы песни пели
В доме на Неглинной
И на летнем чистом
Волжском берегу!

Мы болезни лечим,
Мы не верим в бредни,
В суматохе буден
Тянем день за днем.
Но тому не легче,
Кто уйдет последним —
Ведь заплакать будет
Некому о нем.

Нас не вспомнят в избранном
Мы писали плохо…
Нет печальней участи
Первых петухов.
Вместе с Юрой Визбором
Кончилась эпоха —
Время нашей юности.
Песен и стихов.

Нам с годами ближе
Станут эти песни.
Каждая их строчка Будет дорога…
Снова чьи-то лыжи
Греются у печки,
На плато полночном
Снежная пурга.

Предательство, предательство, предательство,
предательство, —
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал, рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок.
Зовет за тридевять земель трубы серебряная трель,
И лошади несутся по стерне,
Но что тебе святая цель, когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине?

Вина твоя, вина твоя, что надвое, что надвое,
Судьбу твою сломали, ротозей,
Жена твоя, жена твоя, жена твоя, жена твоя,
Жена твоя и лучший из друзей.
А все вокруг как будто «за», и смотрят ласково в глаза,
И громко воздают тебе хвалу.
А ты — добыча для ворон, и дом твой пуст и разорен,
И гривенник пылится на полу.

Учитесь вы, учитесь вы, учитесь вы, учитесь вы,
Учитесь вы друзьям не доверять.
Мучительно?  — Мучительно, мучительно, мучительно, —
Мучительнее после их терять.
И в горло нож вонзает Брут, а под Тезеем берег крут,
И хочется довериться врагу.
Земля в закате и в дыму, я умираю потому,
Что жить без этой веры не могу.

Предательство, предательство, предательство,
предательство, —
Души незаживающий ожог.
Рыдать устал, рыдать устал, рыдать устал, рыдать устал,
Рыдать устал над мертвыми рожок.
Зовет за тридевять земель трубы серебряная трель,
И лошади несутся по стерне.
Но что тебе святая цель, когда пробитая шинель
От выстрела дымится на спине?