Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
Мотовилихинцы поставленную задачу восприняли с энтузиазмом и тут же стали обсуждать детали маршрута, конфигурацию зачехленной «техники».
А контрразведчик с ходу заявил: я должен согласовать это с руководством, с Москвой.
Я поинтересовался:
– А ваших полковничьих погон недостаточно, чтобы принять решение самостоятельно?
– По такому вопросу – нет…
Потом разрешение было получено, сценарий воплощен в жизнь… Но имидж грозы шпионов для меня потускнел.
На внешнем виде и поведении большинства моих знакомых чекистов не отразилась такая нелегкая особенность их работы, как перманентная бдительность. Но избежать этого удается не всем.
В годы моей работы в Чусовом первым секретарем горкома комсомола был Ким Сивцев. По спортивной части я даже был у него внештатным функционером. В этот период мы часто общались. Были на «ты».
Потом мы оба перебрались в Пермь. Выйдя из комсомольского возраста, он работал заместителем начальника управления профтехобразования. Изредка, но мы встречались, а потом он вообще исчез с моего горизонта. И вот лет через 15–20 я встречаю его в театре.
Как обычно, в подобных случаях начинаются взаимные вопросы: где, чем занимаешься, как жизнь по пятибалльной системе? Я перед ним отчитался по полной программе, а от него идут какие-то уклончивые сигналы.
– Ким, что-то ты глаза прячешь. Не темни! Наверное, ты в КГБ. Ким еще помялся и все же выдавил:
– Уже полтора десятка лет. Служил вдалеке, теперь перевели в Пермь, заместителем начальника управления…
Тонкий пример тесного переплетения профессиональной чекистской «полезности» и «вредности» мне привел относительно молодой ветеран внешней разведки.
Во время первого чеченского конфликта и последующих переговоров на Миннац было возложено много деликатных политических задач. Для выполнения их были привлечены (прикомандированы) не только дипломаты, но и разведчики. К моему приходу в министерство эти функции были переданы в администрацию президента, Совет безопасности. Часть людей, обеспечивающих выполнение этих функций в министерстве, перешли туда, а часть осталась не у дел. На мою долю выпало или пристраивать их на новые места, или сокращать.
Среди тех, кому я предложил перейти на работу, связанную с выстраиванием отношений с региональными элитами, был мой собеседник. Он поблагодарил меня, как он сказал, за «лестное предложение» и… отказался.
Я спросил:
– Если не секрет – почему?
– Не хочу себя насиловать. Уточните, пожалуйста, мои главные задачи на этой работе.
– Сделать так, чтобы руководители республик нас, федералов, не подозревали, а доверяли. Чтобы мы были для них не конкурентами, а партнерами…
Он улыбнулся.
– Евгений Саулович! Более четверти века моим главным профессиональным достоинством было умение вербовать и дезинформировать. Настоящих партнеров не вербуют. Для этого существуют другие глаголы, мною уже подзабытые.
Эрозия гигантов
Когда я принялся за написание этих воспоминаний, то предполагал главу, посвященную психологии удачи, завершить на мажорной ноте. Что-то вроде гимна победителей или марша энтузиастов[198]. Но на протяжении года, прошедшего в творческих муках, произошло несколько не очень заметных событий, резко изменивших тональность не только главы, но и всей книги.
В моем идеологическом репертуаре не одно десятилетие прочное место занимает анекдот о бароне Ротшильде.
Прогуливаясь по Пятой авеню, барон увидел в одной из витрин отрез костюмной ткани. Точно из такой был пошит костюм рок-звезды, выступающей вчера на благотворительном обеде. Барон зашел в магазин и, ткнув пальцем в ткань, скомандовал продавцу:
– Заверните!
Опытный продавец, оглядев важного клиента, осторожно произнес:
– Сэр, это остаток. Боюсь, что вам на костюм его не хватит.
– Спасибо за предупреждение, я все же рискну.
Через полчаса барон предстал перед своим личным портным. Тщательно сняв размеры барона и отреза, портной развел руками:
– Сэр, я сожалею, но на костюм не хватит.
Через неделю барон был в Лондоне, через две – в Париже. И в каждой столице он шел к самому-самому портному, и в каждой столице слышал один и тот же приговор.
Спустя месяц барон, пребывая в Одессе и проезжая по Дерибасовской, заметил на полуподвальчике вывеску: «Лучший портной в Одессе Зяма Рабинович». Барон остановил машину…
Не прошло и десяти минут, как он услышал:
– Завтра вас устроит? Тогда прошу в двенадцать часов за костюмом.
На другой день, не снимая превосходно сидящего нового костюма, барон достал бумажник и щедро одарил портного.
– Благодарю покорно, но почему такая щедрость?
Барон рассказал о своей одиссее и задал последний вопрос:
– Как вам это удалось?
– Извините, господин, но это вы в Нью-Йорке, в Лондоне, в Париже – величина. А в Одессе вы, простите, тьфу, говно… Может, вам кепочку из остатков сшить?
Что греха таить… В Перми, где проработал почти 40 лет, где был на виду у тысяч людей, я имел право считаться величиной. А в Москве, на федеральном уровне, я был поселковым новичком и мог претендовать не только на кепочку, но даже на жилетку из сэкономленного материала.
Внимательный читатель, конечно, заметил, что в своих воспоминаниях при каждом удобном случае я, произвольно или непроизвольно, подчеркиваю наличие добрых отношений с общепризнанными политическими тяжеловесами-гигантами. С гигантами – символами удачи.
Почему?
Во-первых, просто приятно вспомнить.
Во-вторых, присутствие рядом с гигантами повышает собственную «капитализацию»…
По своему характеру я человек благодарный и стараюсь не только погасить долг с солидными «процентами», но «болею» за человека, который оказал мне доверие, оценил, помог. И переживаю, когда приходится в этом человеке разочаровываться, жалеть его.
Одно дело жалеть слабого, незащищенного. Совсем другое, когда приходится жалеть человека, на которого еще вчера смотрел снизу вверх взглядом восхищенного ученика, которого знал сильным, самостоятельным, отважным.
Последние годы на подобные разочарования оказались урожайными.
Сначала от одного из своих научных коллег, орловчанина по происхождению, в ответ на мои комплименты в адрес Е. С. Строева я услышал:
– Был таким да сплыл. Скурвился за пятак.