Александр Плонский - Прощание с веком
Я считался одним из ведущих коротковолновиков. В различных соревнованиях (например, телефонный тест, соревнования «Москва вызывает Дальний восток») занимал первые-вторые места. Но Леонид Михайлович был без преувеличения гениальным радистом. Он раз и навсегда «захватил» первые места во всех соревнованиях, в которых участвовал.
Коротковолновиком я пробыл недолго. В чемпионате 1949 года после двух основных туров места распределились так: UA3DM — 1-e место по первой категории (100 Вт, а фактически 1 кВт) и 2-е в общем зачете; UA3CR — 1-е место по второй категории (20 Вт, а фактически 500 Вт) и 1- е место в общем зачете.
На нашу беду перед третьим, «утешительным», туром, который уже никак не мог повлиять на результаты чемпионата, мы с Леней поговорили в эфире «на вольную тему». Это дало повод Центральному радиоклубу, с которым областной, увы, конфликтовал («два медведя в одной берлоге»), добился нашей дисквалификации. В знак протеста я сдал позывной и прекратил заниматься короткими волнами, а Леонид Михайлович, самое малое, еще четыре раза становился чемпионом страны по коротковолновой радиосвязи.
Замечу еще, что Леонид был хорошим шахматистом (если не ошибаюсь, имел второй разряд по шахматам). Помню, в нашу лабораторию прислали на стажировку студента — кандидата в мастера по шахматам. Работать в те времена приходилось по 10–12 часов, и к концу рабочего дня мы выматывались (впрочем, иногда, наоборот, — с утра бездельничали, а после обеда впрягались в работу как ломовые лошади). Так вот, во время отдыха Леня со стажером частенько играли в шахматы по памяти, без доски, сосредоточенно разглядывая кривые на экране включенного, приличия ради, осциллографа.
Сейчас, по прошествии почти полувека можно признаться и в более серьезных проступках. Мы (в километре от Лубянки, к слову сказать) выбрасывали в окно десятиметровый кусок провода и имитировали dx-ов (радиолюбителей других континентов). «Передатчиком» служил незабвенный лабораторный генератор ГСС-6, а приемником — сохранившийся со времен войны американский гетеродинный волномер. Один из нас брал в руку оголенный кончик провода и периодически касался им одновольтового выхода ГСС, передавая сигнал общего вызова (CQ). А другой в это время прослушивал эфир на гетеродинном волномере. Иллюзия сверхдальной связи с обеих сторон была отменная, тон сигналов характерно замирающий, слышимость на уровне звуковой галлюцинации. Добавлю, что работали мы под вымышленными сверхэкзотическими позывными.
Не думайте, что мы были бездельниками. После освежающего «отдыха» вгрызались в работу, и ее результатам могли бы позавидовать наши внуки. Во всяком случае, мы тянулись за Америкой, и если отставали, то на самую малость, (бывало, и опережали).
Потом наши пути разошлись. Я перешел на работу в другой НИИ, а в 1956 году вообще уехал из Москвы заведовать кафедрой в сибирском вузе. Но из поля зрения Леонида Михайловича не упускал, благо он все время был на виду.
Пару лет назад мой сосед, энтузиаст коротковолновой компьютерной связи Георгий Григорьевич Сокол (UA6CL), в одном из сеансов с Леонидом Михайловичем упомянул о нашем соседстве. Вскоре я получил от Леонида трогательное письмо, начинавшееся словами: «Дорогой мой «крестный», как я рад…». Мы обменялись несколькими письмами и фотографиями, а в дальнейшем регулярно обменивались через Г.Г. Сокола поздравлениями и новостями.
В жизни почти каждого человека есть друзья, с которыми можно годами не встречаться и не переписываться, но знать: «На него я всегда могу положиться». Таким был для меня Леонид Михайлович Лабутин. С его кончиной я навсегда утратил часть своего «живого» прошлого, которая перешла в область «всего лишь» воспоминаний.
Послесловие к главе.
Вы уже догадались, что это некролог. Он появился на скорбном сайте, посвященном Леониду Лабутину, и там его можно найти до сих пор. Думаю, что вправе включить его в книгу, не изменяя ни слова. Добавлю только, что Леня (для меня он навсегда останется Леней) прославился организацией радиосвязи во время полярных экспедиций Шпаро, участием в разработке радиолюбительских спутников (как он горевал, когда последний в его жизни спутник сгорел во время неудачного старта ракеты!), был душой коротковолнового сообщества.
Россия потеряла одного из самых бескорыстных, душевно чистых энтузиастов, в которых она так нуждается…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Лицом к лицу с собой
Люди! Кто-нибудь поможет мне?
М.А.Булгаков (1891–1940)«Я — москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я — москвич!» — с гордостью писал знаменитый «Дядя Гиляй» — Владимир Алексеевич Гиляровский (1853–1935), друг Чехова, Бунина, Куприна и Шаляпина, «человек большого сердца, чистейший образец талантливого нашего народа» (К. Паустовский).
Я еще по инерции чувствовал себя москвичом и душою был в столице, хотя тело мое волею судеб и собственной глупости перебралось за Урал. Душа и тело временами требовали воссоединения, и когда становилось невтерпеж, я брал командировку в Москву, благо это не противоречило служебным интересам. Из аэропорта звонил знакомым и, в числе первых, — уже упоминавшемуся добрым словом Владимиру Андреевичу Мезенцеву.
Мы не были друзьями — сказывалась разница в возрасте, — но симпатизировали друг другу как нельзя более. Столь интересного человека мне, пожалуй, встречать не приходилось. Мы разговаривали долгими часами, не надоедая один другому. В основном говорил Владимир Андреевич, — жизненный опыт у него был богатейший, да и талант рассказчика незаурядный. Не стану пересказывать поведанные им истории в духе гоголевских «Вечеров на хуторе близ Диканьки», возможно, со временем он сам их опубликует.
Впрочем, имя В.А. Мезенцева и без того известно — он кандидат философских наук, автор многих научно-популярных книг, одна из которых (об атомной энергии) переиздана в Японии.
В те годы Владимир Андреевич был главным редактором, а я — активным автором журнала «Знание — сила».
— Немедленно ко мне! — распорядился главный редактор, услышав в трубке голос своего иногороднего автора. — Позавтракаем, поговорим и поедем в редакцию.
Владимир Андреевич жил на Первой Мещанской. В его домашнем кабинете стояло глубокое кожаное кресло. Утонув в нем, я пил черный кофе и наслаждался беседой.
— Мы же опаздываем! — вдруг закричал Мезенцев, взглянув на часы. — А ну, помчались!
В редакцию быстрее всего можно было попасть следующим образом: на такси до станции метро «Площадь Революции», а затем по горьковско-замоскворецкой линии метрополитена до «Автозаводской». Замечу, что тогда «поймать» такси проблемы не составляло. «Зеленые огоньки» встречались на каждом шагу.
