Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Оказалось, что мои опасения разделяли очень многие товарищи. Но раз начав переговоры, надо было идти до конца, тем более, что положение на фронте становилось все хуже. Большевистская армия перешла в наступление и, овладев вновь Казанью и Симбирском, приближалась уже к Самаре. В то же время главнокомандующий антибольшевистскими силами Сыровы потребовал в ультимативной форме скорейшего создания всероссийской власти, угрожая в случае дальнейшей затяжки переговоров в Уфе тем, что чехи совсем оставят фронт. И эта угроза возымела свое действие. С одной стороны, Лев Афанасьевич Кроль, министр финансов Екатеринбургского правительства и член Центрального комитета партии кадетов, с другой стороны – Н.Д. Авксентьев и Аргунов сделали все возможное, чтобы договаривающиеся стороны пришли к решениям, открывавшим путь к взаимному соглашению. Кроль при этом обнаружил такие крупные дипломатические способности, что его в шутку в Уфе прозвали «свахой».
И соглашение было достигнуто. 23 сентября 1918 года был обнародован «Акт об образовании Всероссийской верховной власти», основное содержание которого заключалось в следующем.
Единственным носителем верховной власти на всем пространстве государства Российского объявлялось «Временное Всероссийское правительство» в составе лиц: Н.Д. Авксентьева, Н.И. Астрова, генерала Алексеева, П.В. Вологодского и Н.В. Чайковского, а заместителями их были избраны: А.А. Аргунов, В.А. Виноградов, генерал Болдырев, В.В. Сапожников и В.М. Зензинов. Присвоили этому пятичленному правительству название Директории и признали его ответственным перед Учредительным собранием 1918 года, которое должно было вновь собраться к первому января 1919 года при наличном составе его членов в количестве не менее 250. Если бы к первому января 1919 года такого количества членов не оказалось, то Учредительное собрание должно быть созвано на первое февраля 1919 года, и оно будет считаться вполне правомочным, если к этому числу съедутся не менее 170 членов.
В вышеупомянутом «акте» были выговорены также особые права съезда членов Учредительного собрания, а именно: съезд продолжает существовать параллельно с правительством как «государственно-правовое учреждение» и пользуется независимостью и неприкосновенностью. Необходимые ему денежные средства должны ему отпускаться из государственного казначейства и кроме того, правительство обязано предоставить ему охрану в виде особой воинской части [25] .
Я не помню уже, по каким соображениям съезду членов Учредительного собрания было отведено такое привилегированное положение; может быть, это был особый вид гарантий против происков ультраправых элементов, но многие из нас не скрывали своих опасений, что это положение съезда явится источником серьезных конфликтов между Директорией и его деловым кабинетом, с одной стороны, и этим своеобразным государственно-правовым учреждением, изображавшим собою нечто среднее между парламентом и Контрольной комиссией.
Покинул я Уфу с неспокойной душой. Я себя спрашивал: могут ли психологически идти рука об руку генерал Хорошкин и другие атаманы и генералы с Авксентьевым, Зензиновым, Вольским и другими социалистами-революционерами. И мне уфимское соглашение казалось крайне непрочным компромиссом, тем более что вооруженная сила нового правительства – сибирская армия в лице ее офицерского состава – относилась крайне враждебно к левым партиям и их демократической ориентации. Если память мне не изменяет, я этой своей тревогой поделился с Роговским в одном очень подробном письме, когда по возвращении в Иркутск я узнал, что он занял в Омске – резиденции Директории – такой ответственный пост, как начальник государственной полиции с правами товарища министра внутренних дел. К несчастью, как это будет рассказано ниже, мои опасения вполне оправдались.
Вернулся я в Иркутск с каким-то тяжелым осадком на душе, и чтобы найти душевное равновесие, я принялся с особым рвением за свои адвокатские дела. К этому времени главное управление Монгольской экспедиции, снабжавшей во время мировой войны нашу армию, и не только армию, монгольским мясом, обосновалась в Иркутске, и я был приглашен начальником этой экспедиции на должность юрисконсульта. Работа там была интересная, и я охотно ей посвящал немало времени. В политической жизни Иркутска наступило затишье, но это было затишье, не радовавшее сердце: из Омска доходили известия о трениях, начавшихся между правительством и съездом членов Учредительного собрания. Потрясающее впечатление произвело на меня лично и на передовые иркутские общественные круги известие о зверском убийстве какими-то военными сначала Новоселова (кажется, он был одним из министров избранного еще при большевиках тайного Сибирского правительства) и социалиста-революционера Моисеенко. Такая гнусная, в духе большевистской Чека расправа с политическими противниками и тот факт, что убийства совершены были в Омске, резиденции Директории, бросали зловещую тень на создавшееся положение. Стало ясно, что если террористы, а вернее, говоря попросту, убийцы из «белого» лагеря, так осмелели, то они на этом не остановятся. И действительно, в скором времени в Омске группой казачьих офицеров был произведен государственный переворот: Директория была упразднена и входивший в состав Омского правительства в качестве военного и морского министра адмирал Колчак был провозглашен Верховным правителем, носителем всей полноты всероссийской власти, как гражданской, так и военной. Авксентьев, Зензинов, Аргунов и Роговский были заговорщиками арестованы, а новый диктатор Колчак принял меры, чтобы эти арестованные под надлежащей охраной были отправлены за границу. Их переезд происходил в строжайшей тайне, и только позже я узнал от самих арестованных и из протоколов допроса адмирала Колчака Чрезвычайной следственной комиссией драматические подробности их ареста и как вообще подготовлялся омский государственный переворот, произведенный якобы в целях более успешной борьбы с большевиками, а на деле нанесший смертельный удар антибольшевистскому движению в Сибири.
Оказалось, что военные круги, и в особенности омские казачьи части, абсолютно игнорировали уфимское соглашение. Втайне они не переставали думать об использовании первого удобного момента для свержения Директории и для установления в Омске суровой военной диктатуры. Государственный переворот произошел 18 ноября 1918 года. Адмирал Колчак в своих показаниях удостоверяет, что за несколько дней до переворота к нему приходили много офицеров, которые ему говорили, что Директории осталось недолго жить и что необходимо создание единой власти. Намекали они, чтобы он, Колчак, принял участие в перевороте, но он отказался. С такими разговорами к нему являлись: полковник Лебедев, начальник гарнизона, полковник Волков, офицер Катанаев, много офицеров из ставки. Принимали активное участие в заговоре почти вся ставка, часть офицеров гарнизона, штаб главнокомандующего и некоторые члены Сибирского правительства. Физическими исполнителями переворота были: офицер Волков, Катанаев, Красильников, Лебедев и еще несколько офицеров казачьих частей.
