Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
Конечно, у меня были весьма конкретные рекомендации, базирующиеся на сведениях, еще час назад полученных от стропальщика порта Находка: где, что, почем. Немедленно была сформирована и прокредитована «бригада братьев милосердия»… Через полчаса продвижение пермской группы к кораблю сопровождалось характерным позвякиванием наполненной стеклотары… Между прочим, действия В. Федорова в этих эпизодах были не только поведением хорошего психолога и умного руководителя пусть временного, но коллектива. Это был поступок. Именно в то время немало партийных руководителей лишилось своих кресел и даже партийных билетов за «отступление от линии партии» на искоренение пьянства и алкоголизма.
В соответствии с «балансовым методом», наряду с положительными качествами профессиональных политиков постараюсь не забыть и о приобретенной ими на этой работе «вредности».
Если вам захотелось, чтобы вашим партнером или подчиненным стал экс-политик, не забудьте, что примерно половина из спустившихся (или спущенных) с небес на землю персон отвыкают от «черной» работы. Лет 20–30 за них собирали информацию, писали доклады и записки, готовили резолюции, писали характеристики на подчиненных и лиц, «представляющих оперативный интерес»… Они назначали крайнего в экстремальных ситуациях, сами оставаясь незапятнанными. Таскать каштаны из огня своими руками они не только отвыкли, но разучились. Это придется вам исполнять самому или вводить в штат «третью сторону».
Если эту профвредность можно отнести к категории технических, то следующая тянет на системную.
Подавляющее большинство политиков при любых обстоятельствах держат нос по ветру. Способность постоянно держать собственный орган обоняния в таком положении – качество отменное. При условии, если под «ветром» понимать постоянно меняющуюся конъюнктуру. Если это умение дает возможность вовремя улавливать как приятные, так и дурные запахи зарождающихся тенденций…
Но если ваш нос улавливает лишь то, что нравится боссу, старается уберечь его от экономического или социального зловония – это беда. Даже в том случае, когда в качестве босса выступает народ, который тоже ошибается и который легко может превратиться в толпу.
В советские времена была такая шутка. Партиец, заполняя анкету, на вопрос: «Были ли колебания или отклонения от линии партии?» – отвечает: «Колебался только вместе с линией партии». Немногочисленные, сохранившиеся во власти мои былые коллеги, не кривя душой, могут написать: «Колебался вместе с линией партий». «Гайдаровской», «черномырдинской», «путинской».
Я их не осуждаю: это современное условие выживания.
Но, если придется, пойду ли я с таким человеком «в разведку»?
А теперь загадаю загадку. Какая профессия по своей природе, по содержанию, по «профвредности» ближе всего к занятию политикой? Наверное, со мной согласятся не все, но если речь идет о политике высокого уровня, то я бы назвал профессию священнослужителя, причем соответствующего уровня.
Он всегда на людях, к нему приходят в радости и горе, он – тоже представитель власти, только Высшей, для тех, кто в эту Высшую власть верит.
Думаю, что это трудная работа. Делиться с человеком радостью – приятно. Брать на себя часть его горя, оправдывать то, что произошло по воле власти (исполнительной, законодательной, Высшей) – дано не каждому.
После авиационной катастрофы в Перми осенью 2008 года женщины нашего пермского землячества бесхитростно задавали вопрос нашему земляку отцу Даниилу: как же Бог допустил, что погибли невинные дети?
Он отвечал на этот вопрос, а я слушал его ответы и вспоминал себя в 1996 году, стоящего тоже перед женщинами, только из комитета солдатских матерей, которые спрашивали меня, представителя власти: за что гибнут наши сыновья в Чечне?
Два года в качестве первого вице-губернатора я курировал бюджет области. Это примерно то же самое, что быть главврачом Института скорой помощи им. Склифосовского. Только помощи не медицинской, а финансовой. Кого только не было среди наших «пациентов». В том числе, представители различных конфессий. Сначала я всем им говорил, что церковь отделена от государства, а потом думал, чем же мы можем помочь. И, чаще всего, придумывал.
Так получилось, что раньше мне со священнослужителями общаться не приходилось. Теперь я наверстывал упущенное. Среди них оказались интересные, умные, образованные люди. Главное же – дело, которому они посвятили себя, было для меня неизведанным, даже загадочным. И однажды я поймал себя на том, что к представителям этого «цеха» при прочих равных условиях отношусь с большим вниманием. «Размер» этого «дополнительного» внимания был не так уж велик, не сопоставим с былым юношеским отношением к военным, но все же это была осязаемая величина.
В мае 1996 года в Пермь прибыл с официальным визитом Патриарх Алексий II. Он произвел на меня огромное впечатление. Во многом это случилось благодаря тому, что в программе визита была поездка нашего гостя в Кунгур и Белогорский монастырь. И сопровождать его в этой поездке посчастливилось мне. Посчастливилось, потому что проведенные с глазу на глаз полтора часа пути в Кунгур запомнятся на всю оставшуюся жизнь. Патриарх был осведомлен о моем профессорском прошлом, я знал о его ректорской деятельности. Так что разговор от преподавательской тематики плавно перешел на студенческую, молодежную, на кадровые проблемы. В частности, Алексия II интересовало, как происходит адаптация областных управленцев к новым политическим и экономическим условиям, как ведет себя при этом молодежь. Между делом я посетовал, что среди прочих бед далеко не последней является недостаточная общая культура нашей смены.
Собеседник оказался не равнодушен к этой мысли, подчеркнув, что она актуальна и для семинаристов, и для священнослужителей. Я удивился:
– Насколько мне известно, уровень подготовки ваших «молодых специалистов» весьма высок?
– Да, – подтвердил Алексий II, – но мы с вами ведем разговор об уровне культуры, а не профессиональной подготовки. А он зависит от многих обстоятельств, в том числе от семьи.
Тут я и вспомнил о подполковнике из Красных казарм, «о детях рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели». Извинившись за неизбежность цитирования не совсем литературных выражений (из песни слов не выкинешь), я рассказал ту давнюю историю. Закончил ее словами:
– Видимо, если шинель заменить рясой, выявленная подполковником закономерность, увы, сохранится.
Имею основания полагать, что рассказанная история у моего уважаемого собеседника отторжения не вызвала.
