Владимир Губарев - XX век. Исповеди
МЫСЛИ ВСЛУХ: 'Термин "ракетно-ядерный щит" ассоциируется в сознаниилюдей, далеких от ракетной и атомной технологии, со сплошной линией укреплений вдоль границ государств, начиненной ракетами с ядерными зарядами. Эти ракеты в представлении неосведомленного населения и обязаны защищать нас от вероятного нападения ракет и авиации США и НАТО. В этом есть доля истины: ракеты ПВО, предназначенные для поражения самолетов, и ракеты ПРО, предназначенные для борьбы с баллистическими ракетами, по праву могут называться "щитом". Они действительно предназначены для обороны, а не для нападения. Однако для такого ракетного щита вовсе не обязательно использовать ядерные заряды. Для уничтожения самолетов и ракет "потенциального противника" изобретены достаточно эффективные средства поражения, в том числе некогда фантастическое "лучевое оружие".
Термин "ракетно-ядерный" следует отнести не к "щиту", а к "мечу". Если ракета снабжается ядерным боезарядом, она перестает быть простой ракетой. По военно-политической терминологии, такая ракета попадает в категорию "наступательных стратегических вооружений".
- Как известно, наша ракетная техника рождалась в спорах и конкуренции нескольких Главных конструкторов…
- Раньше я тоже так считал. Но теперь мне кажется, что конкуренции как таковой не было. Просто взгляды на развитие ракетной техники у них были разные. И самый принципиальный - о применении того или иного вида топлива. Королев был сторонником применения для ракет-носителей жидкого кислорода и керосина, а Глушко с Янгелем стояли за высококипящие компоненты, которые были очень токсичны. Именно различие взглядов выдающихся конструкторов XX века и породило несколько направлений в развитии боевой ракетной техники.
МЫСЛИ ВСЛУХ: "К концу "холодной войны" в 1991 году США и страны СНГ имели на различных носителях более 50 тысяч ядерных боеголовок. Если принять среднюю мощность одной боеголовки 0,5 мегатонны, то общий ядерный потенциал стратегических наступательных сил составлял 25 тысяч мегатонн. При одновременном использовании стратегического потенциала всех ядерных средств СССР, США и блок НАТО были способны взорвать в сумме не менее 20 тысяч мегатонн (считаем, что 5 тысяч использовать просто не успеют). Одна мегатонна - это 50 бомб типа сброшенной на Хиросиму и уничтожившей 100 000 человек. В совокупности обе супердержавы могли взорвать в эквивалентном исчислении 1 000 000 таких бомб. Значит, можно уничтожить миллион городов с общим населением 100 миллиардов человек. А людей всего на земном шаре круглым счетом 5 миллиардов. Двадцатикратный запас по уничтожению человечества накоплен сверхдержавами и их союзниками в ходе "холодной войны"! Даже если в этих расчетах я ошибся в десять раз, то все равно накопленных ядерных средств вдвое больше, чем требуется для полного уничтожения всего человечества".
- Не было ли обидно тому же Валентину Петровичу Глушко, что Королева, а не его, называют "отцом первого спутника", "основоположником практической космонавтики"? Это как высадка на Луну. Армстронга все знают, а Олдрина - никто, хотя они опустились на Луну вместе. Однако Нил Армстронг сделал первый шаг, и это определило все…
- Я с вами не согласен, что никто не знает Олдрина. В Америке хорошо знают обоих, и стараются их не разделять, понимая, что это несправедливо… Если вы спросите наших школьников, кто такой Армстронг, то они тоже не знают - назовут скорее музыканта, чем астронавта. Хорошо, если еще Гагарина вспомнят… А что касается конкуренции "за славу", то, конечно же, ничто человеческое нашим великим конструкторам не было чуждо. Я считаю, что их честолюбие было здоровое и полезное, потому что полное отсутствие честолюбия в таком большом деле было бы, на мой взгляд, ненормальным для нормальной человеческой натуры.
- Но все-таки "первым по честолюбию" считают Валентина Петровича Глушко?
- Сейчас я не стал бы делить и оценивать вклад наших конструкторов в развитие ракетной техники и космонавтику по величине честолюбия - не это главное. Очень важно, что они сделали. Ну а честолюбие - это второстепенное… Но все-таки, на мой взгляд, Глушко был более честолюбив, чем остальные. Это было заметно.
- Мне довелось встречаться с академиком Глушко. И у меня создалось впечатление, что, к примеру, побыть с ним в баньке, просто так выпить по рюмке, другой…
- Насчет выпивать, я с вами согласен. За те годы, что я знал Глушко, я видел, как он выпил стакан спирта. Причем не запивал водой, что нас совершенно потрясло. Это было единственный раз! В нашей жизни случались праздники, когда просто не выпить было невозможно. Он был Генеральным директором НПО "Энергия", и у нас случалось какое-то историческое события - завершение трудного полета или какое-то достижение в космонавтике. Казалось бы, не поставить ради это на стол бутылку конька просто невозможно, но в присутствии Глушко такое было исключено. Никто из нас не заикался даже об этом… Он поставил дело так, что он не пьет, а следовательно, никто из его приближенных это делать не должен!
- Тем более интересен тот единственный случай?
- Это было в конце сороковых. Мы пускали ракеты на полигоне Капустин Яр. Обязательно надо было найти в степи "головку", а потому мы колесили по округе - точность пусков была, как вы понимаете, неважнецкая… Однажды в степи мы потеряли Глушко - он куда-то исчез. Вернулись на базу без него. Слегка, конечно, беспокоились, но надеялись, что утром найдем его. Жили мы тогда в вагонах поезда. Замерзли в тот день сильно - была поздняя осень, а потому собрались в купе у Леонида Воскресенского. Спирт у нас был, так как ракеты тогда на спирте летали. Сидим, выпиваем потихоньку… Вдруг дверь купе распахивается, мы видим Глушко. Хоть он и в валенках, но было видно, что сильно промерз. "Налейте!" - сказал он. Воскресенский налил ему немного спирта. "Еще!" - крикнул Глушко. В общем, Леня налил полный стакан, а рядом поставил другой с минеральной водой. Но Глушко махом выпил стакан спирта и, не запивая, ушел…Мы так и замерли от изумления.
- Хорошая сцена для художественного фильма… У вас были близкие отношения с Глушко?
- Формально я был заместителем и Королева, и Глушко, но по-человечески мы были гораздо ближе с Сергеем Павловичем. Глушко "к себе не подпускал" никого - он держал всех "на дистанции". Внутренний мир принадлежал только ему. Тем, о чем он мечтал и что переживал, он не делился. Королев тоже не был "открытым", я не знаю никого, кто мог бы сказать, что он близкий друг и товарищ Королева. Но с Сергеем Павловичем можно было откровенно говорить и на неслужебные темы, обсуждать личные вопросы - он был человеком менее замкнутым, чем Глушко.
