Владимир Дьяков - Ярослав Домбровский
Сераковский имел связи с широкими кругами польской и русской интеллигенции столицы. У него были знакомые в Академии художеств и в университете, в Инженерной, Артиллерийской и Католической академиях, в Медико-хирургической академии и в кадетских корпусах, во многих частях петербургского гарнизона и в военном министерстве. Он был деятельным членом редакции польской газеты «Слово», пятнадцать номеров которой вышло в первые месяцы 1859 года, печатался в «Морском сборнике» и в других специальных военных журналах, довольно длительное время регулярно сотрудничал в «Современнике», где Чернышевский поручал ему подготовку «Заграничных известий». «Сераковский, — говорится в воспоминаниях Новицкого, — имел во всех слоях петербургского общества обширнейшее знакомство, постоянно, бывало, то сам делая, то принимая визиты других в своей квартиренке, по обстановке и чистоте больше всего напоминающей бивак […]. Тут бывали поэты, писатели, редакторы, художники, артисты, попы, патеры и муллы, помещики […], книгопродавцы и владетели типографий, высокопоставленные гражданские и военные чины, профессора и студенты, офицеры всех родов оружия, путешественники, доктора, сибиряки и оренбуржцы, бывшие политическими ссыльными и не бывшие ими […]. Помнится, в какой-то праздник я захожу к Сераковскому и — представьте мое узумление! — встречаю у него Н. Г. Чернышевского, которого я мгновенно же узнал в числе пяти или шести других посетителей. Оказалось, что Николай Гаврилович был с несколько запоздалым визитом у Сераковского, неоднократно уже посещавшего его, почему он и очень извинялся пред последним, ссылаясь на недосуг».
Все это интересно для нас потому, что по приезде в Петербург Домбровский стал одним из ближайший друзей и единомышленников Сераковского, жившим в той же среде, имевшим примерно такие же вкусы и пристрастия. К приезду Домбровского у кружка генштабистов уже появилось несколько «дочерних» организаций, из которых особенно активными были кружок военных инженеров, состоявший в основном из слушателей Инженерной академии, а также руководимый Лавровым кружок в Артиллерийской академии, который назывался еще «кружком чернышевцев», так как участники его считались наиболее ярыми последователями Чернышевского. Между тремя названными и многими неназванными кружками существовала тесная связь. Поэтому как инженерных, так и артиллерийских офицеров можно было часто встретить у генштабистов на так называемых литературных вечерах, которые проводились обычно в квартире Домбровского и его товарищей. Конечно, это были не светские рауты, а полулегальные собрания революционной организации, хотя повестка дня не намечалась заранее, протоколов не велось и голосований, как правило, не проводилось. Собравшиеся (их бывало иногда до 30–40 человек) расходились по комнатам или большой группой располагались в гостиной, чтобы обменяться новостями, поговорить о прочитанной книге, поспорить о путях освобождения человечества, помечтать о той поре, когда не будет тиранов и рабства, когда удастся покончить с нищетой и бесправием.
«Обыкновенно, — рассказывает один из участников собраний, — разбирались различные вопросы, и там все выходило на сцену: история, права, проекты, образование, восстание, организация и т. д.». Аналогичным образом описывает собрания другой их участник — уже упоминавшийся выше В. Коссовский: «С молодым поколением совершился какой-то переворот {…]. Соберется кружок знакомых, и начинаются толки не о городских сплетнях, не о породистых рысаках, а о каком-нибудь вновь вышедшем сочинении, о событиях, совершившихся в политическом мире, о политической экономии, финансах и тому подобном. Хоть сколько-нибудь достаточный человек непременно имел у себя два-три журнала, несколько вновь вышедших замечательных сочинений и считал их едва ли не лучшим угощением для гостей и товарищей. Молодежь разбирала все, судила обо реем — одним словом, сделалась какая-то повальная умственная горячечная работа».
Время было действительно бурное. На Васильевском острове в аудиториях Петербургского университета тоже не раз собирались многолюдные студенческие собрания, произносились речи, принимались решения. Но собрания генштабистов имели свою специфику. «Наши сходки, — вспоминает Новицкий, — […] отличались от студенческих не только немноголюдностью, но и своим характером. Исследование и изучение военного дела во всех его разветвлениях и элементах […], а также общенаучные вопросы были всегда главнейшим содержанием этих сходок, хотя, само собой разумеется, не обходилось при этом без разговоров и горячих дебатов и по поводу подымавшихся и сильно волновавших тогда все русское общество вопросов […]. Да, бился, сильно бился тогда общественный пульс и в нас».
Первоначально кружки объединяли почти всех оппозиционно настроенных офицеров и некоторых близких к ним гражданских лиц. Но по мере нарастания социально-экономических противоречий, в результате сложившейся в 1859 году революционной ситуации, усиливалась идейно-политическая поляризация их участников. Одни верили в неизбежность революционной ломки феодально-крепостнического строя, невозможность мирным путем восстановить независимое польское государство и стремились создать хорошо законспирированную подпольную организацию, готовящую восстание. Другие не хотели и не могли пойти дальше критических разговоров и обоснования необходимости реформ со стороны самого царского правительства. На них активные силы, разумеется, не могли рассчитывать, и ядро подпольной организации создавалось втайне от них. Постепенно конспиративная часть кружков росла численно и крепла организационно. А легальные или полулегальные формы либо исчезали, либо оставались, играя роль прикрытия для нелегальной деятельности.
Если бы Домбровский захотел в середине 1861 года окинуть мысленным взором тот петербургский отряд революционных борцов, в создании которого он принял деятельное участие, то получилась бы следующая картина. В петербургском гарнизоне существовало почти два десятка кружков; в каждом из них десять-двадцать, иногда тридцать человек (выделялся лишь кружок генштабистов, число участников которого приближалось к сотне). Кружки имели связи друг с другом, хотя, конечно, и в идейном и в организационном отношениях степень единства их была еще не очень велика. В большинстве своем членами кружков являлись офицеры, отчасти юнкера, готовящиеся к производству в офицерский чин, или старшие воспитанники военно-учебных заведений; было немного студентов и вообще гражданских лиц: во всех кружках их, наверное, набралось, бы около десяти человек. По возрасту преобладали сравнительно молодые люди, но вовсе не зеленая молодежь. Домбровскому тогда исполнилось 24 года, а большинство участников кружков было не моложе, пожалуй, даже старше его. Поручики, штабс-капитаны и капитаны составляли в кружках примерно половину; немало в них было офицеров, недавно получивших чин прапорщиков и подпоручиков, но зато кружки включали и более пятнадцати подполковников и полковников. Суммируя имевшиеся сведения, Домбровский мог бы с удовлетворением отметить, что ни один кружок не замыкался в национальных рамках. В некоторых преобладали поляки, в других — неполяки (русские, украинцы, белорусы и представители других народов Российской империи). Точно определить сложившееся соотношение было трудно, но удельный вес уроженцев Польши и западных губерний среди участников организаций составлял, по-видимому, 55–60 процентов. Это, между прочим, служило важным аргументом в тех случаях, когда Домбровскому приходилось высказываться против националистических настроений у поляков и проявлений шовинизма у русских.
