Семeн Бронин - История моей матери. Роман-биография
— Что делаешь?
— Читаю.
— Кого?
— Мопассана.
— Отыскала все-таки? А я его подальше засунула: чтоб не нашла. А что помогать не идешь?
— А вам это нужно?
— Да не очень, я одна люблю в саду возиться, а ты б должна была подсуетиться. Обычно навязываются со своей помощью.
Рене подумала. Она была настроена в этот день благодушно.
— Если б в самом деле было нужно, я пришла бы.
— А как ты узнаешь, в самом деле или не в самом?
— Это видно. Бедные люди просят, когда без этого не проживешь. Тогда идешь, не спрашиваешь.
— А богатые?
— Им только бы время провести, повеселиться.
— А ты веселиться не любишь?
— Нет. Я привыкла серьезно жить… Богатой быть тоже учиться надо. Хорошо когда с детства.
Бабка поглядела на нее снизу, задумалась.
— Тебя, гляжу, не переучишь… Вот вы какие. С Манлет твоей я так и не поговорила, зато с тобой познакомилась. Одного поля ягоды — я с самого начала это говорила… Она тоже книги любила?
— Нет. Ей это было не нужно. Она крестьянка.
— По траве да по листьям читала? А вот мы не можем: нам о книгу глаза тупить надо… — и пошла прочь: не в обиде на ее откровенность, но и не слишком ею довольная. Впрочем, она мало кем была в жизни довольна…
Это не значило, что Рене вовсе не покидала стен своего жилища. Она, в первое время в особенности, ходила в гости к дядьям: дважды была у Андре и Сюзанны и раз — у дяди Камилла. Андре проводил день в мастерской, работая наравне с наемными рабочими: переходил от одного станка к другому, останавливался там, где возникали задержки, и везде трудился с видимым удовольствием и усердием, без устали, с неброским, сдержанным изяществом движений, свойственным хорошему мастеровому. Пригласив Рене, он стал рассказывать ей о производстве, будто она была на экскурсии. Здесь делали дешевые украшения из анодированного, или, как тогда говорили, американского золота. Андре угадал дух времени, требующий не столько ценностей, сколько их видимости, и предприятие быстро набирало силу.
— Знаешь, чем мы занимаемся?.. — Он вытягивал проволоку и искусно свивал ее, укладывая в ложе будущего украшения. — Угождаем женщинам. Что женщинам больше всего нравится?.. — Он ждал ответа, но Рене предпочитала отмалчиваться. — Украшения, конечно. — И поглядел на племянницу: что та на это скажет — Рене так не считала, но спорить не стала. — Только чистое золото и платину может себе позволить не всякая — вот мы и золотим медь, получается как настоящее литое золото. Это медная проволока — золото лучше всего на нее садится. А покрытие гальваническое. Все в гальванической ванне происходит. Раньше брали золото, раскатывали его в тонкий-претонкий лист, как бумагу, и приколачивали к форме, а теперь химия все в тысячу раз лучше делает. Толщина — хорошо если десятая часть миллиметра, а за всю жизнь не слезет: если только напильником подпилить, — тогда медь покажется. Эта техника из Америки пришла — поэтому и называют американским золотом. Ценности большой не представляет, а носишь как настоящее — поди разбери, цельное оно или позолота. Давай я тебе цепочку подарю. У меня завалялась одна, — и нашарил в ящике стола заранее приготовленную цепь, сотканную из изящно вдетых одно в другое и хитро скрученных звеньев. — Серег ведь ты не носишь? Уши себе не продырявила?
— Нет, конечно!
— А что такого?.. Ну нет так нет. Цепочку всякая носить может — лишь бы через голову пролезала.
— Что ты ей пустую цепочку даришь? — Сюзанна стояла тут же: до этого она молча и с веселым любопытством наблюдала за племянницей. — Кулон какой-нибудь подвесь.
— Так нет: сам хотел, — сокрушенно сказал муж. — Вчера все вывезли. Нарасхват берут, — не то пожаловался, не то ненароком похвастался он Рене. — Делать не успеваем.
— Я ей дам. У меня много, — сказала Сюзанна и вдруг пропела: — Много, много в саду хризантем!
— Иди-ка ты отсюда, со своими хризантемами, — выговорил ей муж. — Тебе тут вредно.
— А тебе нет?
— Мне полезно. Ты еще к гальванической ванне подойди.
— Покажете? — В Рене проснулся интерес отличницы. — Интересно.
— Покажу, конечно. Один раз дохнуть можно. Сейчас — кончу вот брошку… Она у нас пятый год продается. Идет — и хорошо, не меняем. А на самом деле плохо. Надо вперед смотреть, будущую моду угадывать. Тогда и в Америку товар везти можно. А я вот не дорос до этого. И, наверно, не дорасту никогда. Руками все умею, а мозгами не ворочаю: ржавые они у меня. Тут молодой нужен, а еще лучше — молодая: у женщин это лучше получается. Это дело вообще любить надо. К себе примерять — тогда что-нибудь путное и придумаешь. Сюзанна могла б этим заняться. Только и знает, что у зеркала вертится.
— Ты ж знаешь, куда я смотрю, Андре, — возразила та.
— Куда?
— А ты догадайся.
— Ума не приложу. Учись и приходи к нам, — сказал он Рене. — Сюзанну не дождешься: у нее другие заботы. Рисовать умеешь?
— Умею. Учителя так говорят во всяком случае… — Рене удавались рисунки с натуры: она срисовывала листья, цветы, насекомых — отображая их каркас до мельчайших прожилочек; отсюда и пошел разговор, что она наделена даром художницы.
— Ну вот! — обрадовался Андре, уже строя виды на племянницу. — А я и рисовать не умею — ничего изобразить не могу: мне сделать брошку надо, чтоб до нее умом дойти и чтоб меня поняли… Подошла? Нравится?
— Нравится, — и Рене для большей убедительности поправила цепочку на шее.
— Да? Что-то я особого восторга не вижу.
— Просто не показываю.
— Конспиратор? Как отец твой. Но это хорошо. Меня например все насквозь видят. Сюзанна в особенности. А тебя вон и бабка раскусить не может…
Гальваническая ванна была в отдельной пристройке. Там резко пахло хлором. Рабочий, стоявший возле нее, был в респираторе, который вряд ли спасал его от ядовитых испарений. Андре предостерег Рене:
— Тут долго не задерживайся. Знаешь, что в ванне этой? Какой раствор?
— Нет.
— Цианистый калий. Тот, которым люди травятся. И хлор вдобавок. Знаешь, что самое трудное было в нашем деле? — И объяснил: — Лицензию на работу с цианидом калия получить. Этой ванной весь город отравить можно. Вот на какой воде золото наше замешено. А это два электрода. Один — изделие, а другой — слиток золота. Видишь, как он тает? Растворяется.
— Не жалко?
— Так на изделиях все и оседает. Куда ему деваться? Что его жалеть вообще — металл, как все прочие?.. Вытаскивай, — сказал он работнику. — Уже, небось, вдвое осело. Чего ждешь?
— Вроде хозяин — при нем не распоряжаются.
