Валентин Берестов - Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

Считало утро певчих птиц.
Недосчиталось двух синиц.
Пяти щеглов, шести скворцов.
Ну, где ж они, в конце концов?
Взлетели птицы в час ночной,
Чтоб покружиться под Луной,
Да так кружились, что Земли,
Летя обратно, не нашли.
Пускай падучая звезда
Их на хвосте примчит сюда.
Ведь так прекрасен ранний час,
Когда поют они для нас!

Блокада. Ночь. Забитое окно.
Мигающих коптилок тусклый свет.
Из мрака возникает полотно.
Художник пишет женщины портрет.
Она сидела, голову склоня,
И думала в голодном полусне:
«Вот я умру… А что-то от меня
Останется на этом полотне».
А он писал в мигании огня
И думал: «На войне как на войне.
Пусть я умру! Но что-то от меня
Останется на этом полотне».

Когда вокруг тебя пустыня,
Когда еще далек привал,
В тебе рождается гордыня:
Вот, дескать, где я побывал!
И вдруг, как мудрую усмешку
Людей, что до тебя прошли,
То вышку, то простую вешку,
Смутясь, увидишь ты вдали.

Близкое порою нас не тронет,
А чужое кажется родным.
Не поймешь, хохочет или стонет
Дикий голубь голосом грудным.
Чуть примолк и начинает снова
И зовет меня в степную даль.
И душа по-прежнему готова
Все принять — и радость и печаль.
Как предтеча музыки и речи,
Речи, что не выльется в слова,
Рвется голос страсти человечьей
Из груди иного существа.
Вот и сам певец. Степенный, кроткий.
Кроток-кроток, а не приручен.
Ходит он пружинистой походкой,
В сложенные крылья облачен.
Лучшая одежда — это крылья;
Хорошо сидит, прочна, легка,
Не боится ни дождя, ни пыли
И уносит нас под облака.
Вот сейчас расправит крылья голубь,
И они послушно понесут
Радужною грудью скрытый голос,
Голосом наполненный сосуд.

Боролось море со скалой
Десятки тысяч лет.
Скала исчезла с глаз долой,
Скалы пропал и след.
Пропасть пропал, да не вполне.
Песок остался жив.
Песок, отрезав путь волне,
Загородил залив.
И не могла понять волна,
Ломая берега,
Что нажила себе она
Могучего врага.
И не могла узнать скала,
Утратив облик свой,
Что и она свое взяла
И что не кончен бой.

Нет ничего прочней,
Чем битая посуда.
Что происходит с ней?
С ней происходит чудо.

Хрупка и коротка
И стоит слишком мало
Жизнь чашки и горшка
И звонкого бокала.

Зато у черепков,
Осколков и обломков
В запасе даль веков,
Признание потомков.

Один портной на свете жил,
И, если верить слуху,
Собаке ногу он пришил
К передней части брюха.
Собаку пятая нога
Как будто подкосила,
Собаке пятая нога
Движенья тормозила.
Портной подумал: «Я не прав!
Но пусть увидит всякий,
Что, ногу лишнюю убрав,
Я жизнь верну собаке!»
Увы, нога уже была
Живою частью тела.
Собака боли не снесла,
Собака околела.
Как видно, пятая нога,
Пришитая искусно,
Бывает тоже дорога,
И это очень грустно!

На ромашке гадать,
Лепестки обрывать
Я не стану. Прошли времена…
Может, к сердцу прижать,
Может, к черту послать,
И не любит, и любит она.
Все ответы цветка совершенно верны.
Вот так нрав у моей у любимой жены!

Висела на стене картина.
И для хозяина она
Привычней стала, чем гардина,
Чем люстра и сама стена.

И те друзья, что навещали
Из года в год его жилье,
Ее совсем не замечали,
Совсем не видели ее.

Она, как спящая царевна
В плену у злого колдовства,
Забыта жизнью повседневной,
Ждала чего-то, чуть жива.

И может, ей хотелось крикнуть
Хоть раз, обиды не тая:
«Да как ты мог ко мне привыкнуть?
Вглядись, ведь я — любовь твоя!»

Я недостоин, может быть,
Твоей любви. Не мне судить.
Но ты пожертвовал мне годы
Своих трудов, своей свободы
И, верность истине храня,
Так много сделал для меня.
И вот, исполненный смущенья,
В твой юбилей на торжество
Явился я просить прощенья
И снисхожденья твоего.
Прости меня, что как попало
Я жил, рассеян, бестолков,
Что писем и черновиков
Тебе оставил слишком мало.
А Н.Ф.И.? Ты разгадал
Мою таинственную повесть,
Как я любил, за что страдал,
А все меня смущает совесть,
Что тайну эту, видит Бог,
Я сам раскрыть тебе не мог.
Ты проложил свой смелый след,
Где для орлов дороги нет
И дремлет гром над глубиною.
Мне больно, что тому виною
Был, к сожаленью, я один,
И ты прополз над бездной ада
Лишь потому, что я как надо
Не подписал своих картин.
Прости, что на твоем Кавказе
Мои писательские связи
Я столь бездумно утаил.
А ты? Ты годы посвятил
Тому, чтоб доказать научно
Родство живое братских душ.
А кто такой «великий муж»?
Я б написал собственноручно
Чаадаев это иль Барклай,
Да поленился. Ай-ай-ай!
Прости меня!