Елена Мурашкинцева - Верлен и Рембо
В августе возродился ежемесячный ужин "Гадких мальчишек". Узнав эту новость, Верлен пришел в необыкновенное возбуждение: "Я там непременно буду! А что, место то же самое?" И в конце лета 1871 года он, действительно, вернулся в Париж вместе с беременной Матильдой. Но положение его радикально изменилось. До весенних событий он был признанным поэтом, и его будущее казалось безоблачным. Отныне нужно было все начинать сначала — его не желали печатать, и многие от него отвернулись. Именно в это время возникла обоюдная ненависть между Верленом и Леконтом де Лилем. При упоминании имени Верлена, вождь парнасцев неизменно восклицал: "Как? Он еще жив? Его еще не гильотинировали?" Верлен не оставался в долгу и охотно рассказывал, как перепугался "бесстрастный" во время Коммуны — даже бороду отпустил, чтобы его не признали.
В сентябре 1871 года — до появления Рембо! — супруги перебираются на улицу Николе, к родителям Матильды. Ибо Верлен уже начал поднимать руку на жену: главный его упрек к ней — она слишком "холодна" и не умеет по-настоящему любить. Поведение зятя внушает семейству Мотэ все большее беспокойство: отсюда решение держать дочь под присмотром — тем более, что она на сносях.
Мальчик родился 30 октября 1871 года и получил при крещении имя Жорж. Сначала ребенок совершенно не интересовал Верлена. Лишь много позже, в 1878 году, он напишет о "море своих слез" в стихотворении "Любовь" и обрушится с упреками на бывшую жену, "укравшую" у него сына.
Верлен в двадцать семь лет
И те, кто под лучом САТУРНА был рожден,
Светила рыжего, что любо некромантам,
Отмечены меж всех, по древним фолиантам,
Печатью Желчности и веяньем Беды.
Воображенье их (бесплодные сады!)
Усилья разума к нулю немедля сводит;
В их бледных жилах кровь летучим ядом бродит,
Как лава жгучая беснуясь и бурля, -
Их скорбный Идеал мертвя и пепеля![18]
Главная потребность Верлена — быть любимым. В нем сочетается мужское и женское начало: он нуждается в том, чтобы его опекали и заботились о нем, — и одновременно проявляет мужскую хватку, часто становясь агрессивным. Так будет всегда: он домогается и требует любви — от матери, от Матильды, от Рембо. Его поэзия — это всегда самозащита. Он сумел так ловко преподнести публике свои страдания, что почти выиграл безнадежное во всех отношениях дело: вплоть до появления мемуаров Матильды именно ее считали виновницей краха их семейной жизни.
У него натура чрезмерно чувствительная и одновременно склонная к самоутешению: он так легко переходил от ощущения вины к радости освобождения, что впоследствии его обвиняли в цинизме и бесчувственности. На все обвинения у него находилось простое объяснение — "ведь я же сын Сатурна". Кроме того, он труслив — боится пожара, наводнения, преследований. Глупое бесстрашие Матильды в дни Коммуны заронило в нем искру ненависти, которая впоследствии заполыхает огнем. Но главный его порок — алкоголизм. После похорон Элизы он беспробудно пьянствовал три дня кряду — к великому отчаянию матери и негодованию остальных членов семьи, поскольку вся деревня потешалась над "парижанином" и показывала на него пальцем.
К моменту встречи с Рембо брак Верлена уже дал заметную трещину. Причины назывались разные: дурная наследственность Поля, маниакально-депрессивный психоз (страхи и унижение), обманутые надежды (Матильда не сумела дать ему то, в чем он нуждался). Отсюда любовь и ненависть к жене — то же самое позднее проявится в отношении к Рембо (и даже в отношении к обожаемой матери). "В паре с кем бы то ни было… Верлен очень быстро превращал свое "гнездышко" в ринг, в поле битвы". Он неизменно терпел поражение на двух фронтах — сексуальном ("холодность" Матильды) и социальном (не мог стать подлинным главой семьи). Самое любопытное, что громадное интеллектуальное превосходство никоим образом его не утешает — возможно, напротив, еще более угнетает.
К этим внутриличностным причинам добавились неблагоприятные внешние обстоятельства. Брак с Матильдой совпал с началом франко-прусской войны, которая вызывала крайнее отвращение у Верлена. Он вообще ненавидел войну — и как трусоватый по натуре пацифист, и как парнасец левых убеждений. Но войну с Пруссией он вспоминал как ужасное событие, разрушившее многие надежды и, в частности, погубившее "Современный Парнас":
"Это прекрасное единение продолжалось до войны семидесятого года. Только катастрофа могла разбить такой крепкий союз: поступление в армию, крепостная служба, неизбежные политические разделения (ибо в слове "роковые" нет мужества), целый ряд важных вопросов, касавшихся родины, затем совести, свели к небытию — жестокое пробуждение! — это прекрасное начинание, этот дивный сон и разбили сообщество на группы, группы на пары и пары на связанные дружбой, но неисцелимо враждующие личности".
Большое значение имели и сексуальные наклонности Верлена. Лепелетье написал свои воспоминания в первую очередь для того, чтобы защитить память своего друга от позорных для него обвинений в распущенности и гомосексуализме. Первое обвинение он пытался парировать утверждением, что Поль никого не любил до свадьбы с Матильдой:
"Мой друг Верлен в юности отличался гротескным, монголоидным и обезьяньим уродством. Женщинам он внушал отвращение или страх. Он и сам знал об этом, поэтому был робок и неловок в отношениях со слабым полом. (…) Любовниц у него, сколько мне известно, не было. Он игнорировал наши пикники на природе, наши воскресные вылазки в Жуанвиль-ле-Пон, где мы катались на лодках в обществе прелестных морячек. Свидетельствую, что вплоть до брака я ни разу не видел Поля под руку с женщиной".
Однако Лепелетье оказался не слишком хорошим адвокатом, поскольку увлекался деталями и частенько проговаривался — видимо, сам того не сознавая. Так, уверяя, что у Верлена не было любовниц, он простодушно добавлял, что природные склонности его друг удовлетворял в дешевых борделях, куда предпочитал ходить один, "никого с собой не приглашая".
Куда серьезнее было второе обвинение, опиравшееся, прежде всего, на события, связанные с брюссельской драмой, когда Верлен двумя выстрелами из пистолета ранил Рембо в руку. Лепелетье очень не любил Рембо, но в данном случае не решился возложить всю ответственность на него, ибо это скомпрометировало бы и Верлена. Однако есть все основания полагать, что еще до встречи с Рембо Верлен ощутил вкус к "содомскому греху". Подтверждением тому — его отношения с Люсьеном Виотти. Если любовь к Элизе была чувством светлым и, можно сказать, добродетельным, то с Люсьеном дело обстояло иначе. Не случайно Лепелетье всячески подчеркивал, что дружил с Верленом иначе — не так, как Люсьен. Удивляться здесь нечему: Лепелетье всегда выступал на стороне Верлена, но здесь под ударом могла оказаться его собственная репутация.
