Майя Плисецкая - Тринадцать лет спустя
Дальше последовал рассказ. Как в совсем уж теперь далекие дни официального визита Хрущева и Булганина в Англию Джон Морган, блестяще владевший русским языком, сопровождал высоких советских гостей на балетном представлении спектакля королевского балета в «Ковент-Гардене».
— Я сидел за Булганиным и Хрущевым во втором ряду королевской ложи. Вдруг что понадобится. Какая-то информация. Перевод на русский с нашей, английской, стороны. Не помню, что за балет давали англичане в тот вечер. Кажется, «Лебединое озеро».
Джон Морган надолго задумывается.
— Да, да, это было «Лебединое озеро»… «Лебединое озеро». Кто из наших тогда танцевал? Не вспомню. Может, то была Фонтейн?..
Пауза.
— Первый выход примы. И вдруг господин Булганин оборачивается ко мне назад и впервые произносит мою фамилию:
— Наверное, господин Джон Морган хотел бы увидеть сегодня на этой сцене совсем другую балерину?
Хрущев тоже разворачивается и с укоризною качает мне головой.
Глава седьмая
Моя Кармен, мои Кармен
Со дня выхода из печати предыдущей моей книги вплоть до дня сегодняшнего добрую тысячу раз беседовала я с интервьюерами. Журналисты обстоятельно готовились. Листали мою книгу. И точно по ней строили свои вопросы.
Я обычно сердилась. Ответила на них уже письменно. Самым обстоятельным образом. Неужто других вопросов у вас, господа, не возникло? Или вы ждете иных ответов?..
И вдруг задают мне свежий вопрос:
— С кем олицетворяете вы себя более — с Лебедем или с Кармен?
Задумалась. Это серьезно. И отвечаю: если в единственном числе, то с Кармен. Схожа моя «сопротивленная» жизнь с вольнолюбивой героиней Мериме. Лебедь — это прежде всего внешний рисунок, пластика. А Кармен — почти революция, свержение устоев, вызов традиции, высвобождение от оков условностей, коррида. И многое чего еще.
Тиражировалась в прессе не раз и сентенция Екатерины Алексеевны Фурцевой. Почти приговор: «Ваша Кармен, Майя, жить не будет. Ваша Кармен умрет». И мой «карменсистый» резкий ответ. «Кармен умрет тогда, когда умру я».
К моему юбилею 2005 года мой родной Большой театр сделал мне ряд дорогих подношений. Гала «Дон Кихот» в Кремлевском дворце точно в день моего рождения. О нем я подробно расскажу ниже. Фестиваль моих спектаклей на новой сцене Большого. И может быть, самое ценное: восстановление в репертуаре Большого моей «Кармен-сюиты».
Восьмидесятивосьмилетний Альберто Алонсо приглашен в Москву, чтобы из первых рук воссоздать свое некогда запретное детище («После скандальной премьеры Фурцева смотрела на меня, как на Троцкого», — говорил тогда Альберто). Несмотря на серьезное недомогание (у него рак легкого), он с энтузиазмом откликнулся на зов Большого. В его распоряжении были лучшие танцоры. Светлана Захарова, Галина Степаненко, Мария Александрова, Андрей Уваров, Клевцов, Меркурьев…
На премьере Светлана Захарова с Уваровым все выходили и выходили за занавес, когда зал содрогался от оваций, я с заносчивостью, но и с миролюбием вспомнила изначальный приговор Фурцевой. Нет, милая Екатерина Алексеевна. Вы ошиблись в прогнозе. Живет «Кармен-сюита». И долгий век моей «Кармен-сюите» еще, убеждена, предстоит.
Помимо версии Альберто Алонсо в Большом, хочется мне отметить несколько ярких, как мне представляется, трактовок музыки «Кармен-сюиты» другими балетмейстерами.
Первой на память приходит постановка шведа Матса Экка. Он сделал ее изначально с Анной Лагуной в главной роли в театре стокгольмской труппы «Культберт-балет». Затем перенес в «Ковент-Гарден», Лион, Варшаву, Сеул. Но мне довелось впервые увидеть его «Кармен» в записи на DVD. Сочная, умная, захватывающая работа.
Экк не изменил ни одной ноты в партитуре Щедрина. Никаких купюр. Никаких перестановок (даже обращаясь к «Лебединому» или «Спящей», балетмейстеры позволяют себе всякие разные вольности. Тогда даже на слух уловишь разницу в решении спектакля). А тут закрой глаза — я танцую. А откроешь очи, Лагуна творит что-то абсолютно свое, неведомое. Но убедительное и редкостно музыкальное.
Спектакль Мате Экк начинает с казни Хосе. Его расстреливает строй солдат. Этой же сценой он и завершает спектакль. А в оркестре размытые колокольные перезвоны бизевской хабанеры. У Альберто Алонсо — то оркестровая заставка, музыкальный эпиграф. У Матса Экка на те же такты накал драматизма действия. Развязка сюжета. Лексика Экка всегда сверхиндивидуальна, ни на кого не похожа. Но в каждой его работе я ощущаю смысл, глубину, идею.
Лагуна — жена Экка. Испанка из Сарагосы. У них два сына. Для танцовщицы двукратные роды не совершенствуют женскую фигуру. Но ей веришь, что такая Кармен быть могла. Смотрю на нее и вспоминаю слова Беллы Ахмадулиной, сказанные по поводу молодой стройной танцовщицы: «Любить ее можно, но убивать не за что». Лишить жизни Лагуну у Хосе все основания есть. Так достоверна и вызывающа она в каждом поступке своем. Малая, но тонкая деталь: с ударом ножа Хосе Кармен выплевывает изо рта свою неизменную «наглую» сигару. Словно фонтан крови выбрасывает ее аорта.
Запомнившаяся премьера «Кармен» петербуржца Никиты Долгушина в Самаре. Очень своя. Очень последовательная. Самостоятельная. В мою задачу никак не входит пересказывание находок вокруг «Кармен-сюиты» талантливых хореографов. Но хоть малые детали могут дать представление читателю о тональности и направленности полюбившихся мне балетмейстерских работ.
У Никиты Долгушина среди действующих танцевальных лиц нет Тореро. Не ищите сей персонаж в программе к спектаклю. Он отсутствует. Но как же решает Долгушин любовный треугольник драмы? Какая Кармен без этого треугольника?
У Долгушина — одуревшая, оглупленная назойливой рекламой толпа лицезреет своего кумира лишь на картонных картинках, окарикатуренную физиономию которого обезумевшие поклонники в экстазе воздевают к небу. Не так ли и ныне безумеют фанаты модных роковых знаменитостей? Штурмуют концертные залы, убиваются за билеты? Давят друг друга за автограф заезжей безголосой, вульгарной канарейки?..
И Кармен влюбляется в Тореро по уличной афише (или же это мое зрительское прочтение?). Словом, «бесторрерная» трактовка Долгушина дает возможность множественности толкований. И еще хорошо придумано. За сорок пять минут Кармен (Настя Тетченко) не покидает сцены. Сложная, технически трудная партия, наделенная страстью виртуозная хореография. Много прыжковых комбинаций, широких растяжек. Все на пуантах. И это осмысленно работает на фатальный, обреченный образ Кармен. В мое время выдержать такую драматическую и физическую нагрузку мало бы кто смог. Моя трехактная прыжковая Лауренсия тоже не была простым орешком. Но выдержала бы я тогда такую долгушинскую Кармен — не знаю…
