Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Меня, однако, приняли в него с удивительным радушием. Родственники Бахрина оказались гостеприимными хозяевами: очаровательные, остроумные и веселые, они охотно и с видимым удовольствием сопровождали меня и в прогулках по городу, и в походах по магазинам. Немного озадачило меня поведение женской части этой компании: девушки предавались погоне за удовольствиями с какой-то особой, почти лихорадочной жадностью. О времени, проведенном в Куала-Лумпуре, Сингапуре или Лондоне, они говорили будто о чем-то запретном, почти незаконном и поэтому еще более восхитительном. Такое поведение стало мне понятнее после того, как я увидела их в совершенно иной обстановке – во дворце, где они со скромно опущенными глазами чинно стояли подле своих родителей, одетые в длинные и широкие одежды, сменившие мини-юбки и открытые, обтягивающие платья.
Тренгану… Слово, которое перекатывается во рту, словно камушек, и навевает мысли о жемчужно-белом песке и экзотической природе. Рекламные проспекты сулят обилие кокосовых пальм, бесконечные песчаные пляжи, огромных черепах, гуляющих по берегу, лазоревое море и своеобразную древнюю культуру, передающуюся из поколения в поколение.
Именно в султанат Тренгану мы и направлялись. Бахрин решил, что лучше всего я познакомлюсь с его Малайзией, если к нему на родину мы поедем на машине; путь от Куала-Лумпура до Тренгану занял бы всего шесть часов, если бы по дороге мы не решили задержаться в курортном городе Куантан в султанате Паханг. Мы остановились в фешенебельном Хайат отеле и провели там несколько восхитительных дней, которые так и остались нашим единственным романтическим путешествием. Бахрин временно снял запрет на публичные физические контакты, и мы, взявшись за руки, гуляли по пляжу, целовались в песчаных дюнах и вместе плескались в море. Правда, к своему удивлению, я обнаружила, что Бахрин никогда не заходит в воду глубже, чем по колено: он не умел плавать, и глубина пугала его. Тогда Бахрин еще нисколько не возражал против того, чтобы я появлялась на людях в купальнике, и постоянно фотографировал меня на пляже своим драгоценным «Пентаксом». Особенно он любил, когда я позировала с открытыми плечами и развевающимися на ветру волосами.
Закаты мы встречали на террасе отеля, выходящей на океан. Бахрин потягивал свой «баккарди» с колой и ломтиком лайма – «поменьше льда», всегда просил он, – а я пила какой-нибудь разноцветный коктейль, который выбирал для меня он. Мы лениво переговаривались, изредка обменивались взглядами и неторопливо строили планы на следующий день – всегда простые, не требующие особых усилий и не уводящие нас далеко от пляжа и моря. Мы почти никогда не упоминали о второй половине путешествия, которое должно было закончиться в Куалу-Тренгану, родном городе Бахрина. Казалось, нам обоим не хочется покидать этот райский уголок. Иногда по ночам я просыпалась и под шум волн, набегающих на песок, со страхом думала о предстоящей неизбежной встрече с матерью Бахрина.
Но наконец наступило утро, когда мне пришлось, собравшись с духом, сесть в машину и отправиться вперед, на встречу с Тенку Залией – дочерью короля и султана, правоверной мусульманкой, совершившей паломничество в святую Мекку, и бывшей женой. К этому времени я уже успела потанцевать с парой наследников престола, подружиться с двоюродными и троюродными братьями Бахрина, познакомиться с несколькими из его дядюшек и тетушек, но все равно совсем не чувствовала себя готовой к встрече с Янг Амат Мауля Тенку Хайя Залия Путери бинти аль-Мархум Дули Янг Маха Мауля Султан Исмаил Наср ад-Дин Шах, матерью моего бойфренда.
Бахрин захотел, чтобы в дорогу я оделась как можно скромнее. К счастью, еще в Австралии я сшила два костюма, напоминающие традиционную малайскую одежду, и привезла их с собой. Для встречи с его матерью мы выбрали простой, темно-красный баджу-курунг. Название этой одежды в переводе означает «клетка из ткани», и в моем случае она состояла из пурпурной широкой юбки до полу и надетой поверх нее блузы-рубашки того же цвета длиной до колена, но с белым геометрическим узором, с длинными рукавами и неглубоким круглым вырезом, сшитой из тонкого и легкого муслина.
С распущенными и расчесанными (тоже по предложению Бахрина) на прямой пробор волосами, одетая в странную и непривычную одежду, я стояла на ступенях отеля и с тоской смотрела, как носильщики укладывают в багажник машины наши вещи. Последний раз я оглянулась на пляж, на затеняющие его пальмы и мысленно пообещала себе, что когда-нибудь мы с Бахрином непременно приедем сюда снова. Тогда я еще не знала, что прошлое нельзя вернуть, что все меняется, как меняемся и мы. Иногда с течением времени воспоминания делаются слаще, а иногда к этой сладости примешивается горечь, которая отравляет все и заставляет нас жалеть о былой наивности. Я села в машину, последний раз оглянулась через плечо, а потом уже смотрела только вперед – навстречу пока неведомому будущему.
15
Мы достигли границы султанатов Паханг и Тренгану примерно через полтора часа езды по очень оживленному шоссе, с одной стороны которого чередовались рисовые поля, бедные деревушки и джунгли, а с другой – сверкало и переливалось Южно-Китайское море. Вместе с нами по шоссе двигалось странное скопище транспортных средств: дряхлые грузовички и мощные лесовозы, нагруженные стволами огромных тропических деревьев, роскошные легковые автомобили и маленькие мотороллеры, на которых иногда размещалась семья из пяти человек, занимая все возможные места от руля до заднего сиденья, будто в цирке, велосипеды и даже козы. После пересечения границы пейзаж заметно изменился: теперь людей на дороге было гораздо меньше, а растительность стала заметно пышнее и гуще. Ее обилие поражало меня: один оттенок зеленого сменялся другим, среди деревьев причудливо переплетались лианы и плющ, и то тут, то там сочную зелень разбавляли яркие островки тропических цветов. Все это буйство зелени и цвета казалось мне ненатуральным, будто пестро раскрашенная театральная декорация, потому что так сильно отличалось от привычного австралийского лета, от коричневой выжженной травы наших равнин с крошечными точками прячущихся в ней диких орхидей, от редких эвкалиптов с их тусклой листвой и серо-белыми стволами, от ни на что не похожего аромата австралийского буша.
Постепенно деревни стали попадаться все чаще, а шоссе сделалось гораздо шире, и наконец мы въехали в пригород Куала-Тренгану. В дороге мы с Бахрином мало разговаривали, предпочитая слушать музыку, но когда слева показалось большое сооружение за высоким сплошным забором из бетона длиной почти в милю, он как-то внутренне подобрался, выпрямил спину, выше поднял голову и, снизив скорость, начал подробно рассказывать мне о здании, мимо которого мы проезжали. Оказалось, что это дворец Истана Бадария, резиденция дяди Бахрина, султана Тренгану, полное имя и титул которого звучали так: Дули Янг Маха Мауля Султан Махмуд ибн аль-Мархум Султан Наср ад-Дин Шах. Сквозь решетку ворот я мельком увидела большое светло-серое строение с развевающимся на крыше флагом. Бахрин объяснил, что территория дворца очень велика и вмещает поле для гольфа, большой спортивный клуб, зал для бадминтона и несколько теннисных кортов, а потом добавил, что за этой неприступной стеной и прошло его детство. В его голосе я не услышала ни тени ностальгии или сожаления – он просто констатировал факт. Возможно, королевским детям с самого детства прививали сознание того, что на смену одной правящей семье неизбежно придет другая и вместе с ней – новые наследники. Или в глубине души Бахрин все-таки чувствовал обиду на то, что пришлось уступить дворец своим родственникам? Я решила, что это не мое дело, и не стала задавать этот вопрос вслух. И без того я чувствовала себя слишком неуверенно в этой совершенно новой и непривычной для меня ситуации и мысленно пообещала себе, что буду больше слушать, чем говорить, и вообще вести себя очень осторожно, чтобы нечаянно не ляпнуть глупость и не оскорбить никого из новых знакомых. Если я стану во всем слушаться Бахрина, возможно, мне и удастся выжить на минном поле чужих традиций и дворцового этикета.
