Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
В итоге я почти не помнила, как совершала пересадку в аэропорту Сингапура, в памяти осталось только то, что я все время хихикала, никак не могла расстаться со своими новыми друзьями, на прощанье спела им «Джингл беллз» и едва не опоздала на самолет до Куала-Лумпура.
К тому моменту, когда он приземлился в Малайзии, я уже совсем протрезвела и очень нервничала. Что, если Бахрин передумал и не встретит меня? Что, если вся эта поездка окажется большой ошибкой? Лучше бы я поехала во Францию и Шотландию, как собиралась сначала. Что, если? Что, если?.. А потом на сомнения уже не осталось времени, потому что с волной остальных пассажиров я быстро прошла иммиграционный и таможенный контроль, получила багаж, пересекла огромный, открытый зал прибытия и, увидев Бахрина, бросилась ему на шею. Тогда я почти не обратила внимания на то, что он едва отвечает на мои объятия; я видела только его улыбку и чувствовала, как испаряются мои страхи. Так в час ночи в рождественскую ночь я оказалась в незнакомой стране, где все говорили на непонятном языке и даже ночью было невыносимо жарко, а воздух пах странно и пряно. Но Бахрин встретил меня, он был мне рад, а все остальное не имело значения.
Еще в машине, на которой мы ехали в дом его отца, Бахрин ласково, но очень твердо объяснил мне, что в дальнейшем я никогда не должна обнимать его на людях, по крайней мере, пока мы находимся в Малайзии, потому что по мусульманским меркам подобное поведение считается крайне неприличным. Про себя я решила, что, пожалуй, не стоит рассказывать ему о моих итальянских друзьях и о том, как весело мы отмечали Рождество в воздухе. Тогда я еще не знала, что таким образом началась моя подготовка к совсем новой жизни.
* * *Чтобы добраться до дома, принадлежавшего радже Ахмаду, отцу Бахрина, нам пришлось пересечь почти весь Куала-Лумпур – удивительный город, в котором современные небоскребы стояли бок о бок с жалкими хижинами, а величественные, старинные дворцы с белоснежными фасадами, красивыми балюстрадами и минаретами терялись в тени стерильных и безликих «Хилтонов» и «Холлидей-инн», свидетельствующих о расцвете туризма и бизнеса. Чем дальше мы удалялись от центра, петляя по бесконечным лабиринтам улочек, тем скуднее становилось освещение, и я уже почти ничего не могла различить снаружи. Лишь иногда в открытое окно машины врывался дразнящий аромат готовившейся прямо на улице пищи, а через минуту его сменяла невыносимая вонь из открытых сточных канав или от куч мусора, разлагающихся прямо у шоссе. Потом дорога вдруг начала забирать круто вверх, и мне показалось, что теперь мы едем прямо через джунгли. Незнакомая пышная растительность и лианы сплетались у нас над головой, образуя плотный шатер, сквозь который лишь изредка просвечивала бледная луна.
Пока по узкой, петляющей дороге мы поднимались в гору, Бахрин коротко и довольно сухо рассказал мне о своем отце. Выяснилось, что раджа Ахмад ведет холостяцкий образ жизни и в данный момент проживает в доме со своей любовницей-китаянкой, медсестрой Линой. Бахрин заверил меня, что такое положение дел абсолютно всех устраивает. Лина никогда не появляется со своим любовником ни на каких официальных или светских мероприятиях и не вхожа в его семью, но при этом она следит за порядком в доме, заботится об отце Бахрина и получает за это бесплатное жилье в престижном районе. Мне хотелось спросить, нашлось ли в этих отношениях место для взаимного уважения и любви, но я удержалась, вовремя вспомнив, что нахожусь на чужой территории, где обычаи и мораль, похоже, сильно отличались от тех, к которым я привыкла. Тогда я еще не знала, что начиная с этого вечера мне слишком часто придется сдерживать рвущиеся с языка вопросы.
Вскоре наша машина остановилась перед двухэтажным, довольно запущенным особняком – резиденцией, предоставленной радже Ахмаду правительством. Дом располагался на склоне холма в стороне от дороги, и, казалось, наступающие со всех сторон тропические джунгли должны были вот-вот сомкнуться и поглотить его. Пока Бахрин в свете фар возился с замком и ключами, я пыталась понять, для чего предназначены засовы и толстые решетки на окнах – для того, чтобы помешать грабителям забраться внутрь или – его обитателям выбраться наружу.
Внутри дом оказался сырым и каким-то нежилым. Похоже, он принадлежал страстному охотнику: стены были украшены чучелами раскинувших крылья орлов, на полах лежали тигриные шкуры с головами и стеклянными глазами. Кобра, застывшая в углу в угрожающей позе, свидетельствовала одновременно об искусстве местного таксидермиста и о дурном вкусе хозяев. Бахрин едва успел показать мне мою спальню и объяснить, что мы не сможем спать вместе, пока находимся в этом доме, когда у подъезда раздался хруст гравия, предупредивший нас о прибытии его отца.
Раджа Ахмад, который нетвердо вошел в комнату, опираясь на свою подружку Лину, оказался очень веселым и сильно пьяным человеком лет пятидесяти. У него были осанка отставного военного и выдающийся животик любителя пива. Копна черных кудрявых волос и такая же борода обрамляли лицо, покрытое сильным загаром, какой приобретается только после многих часов, проведенных на поле для гольфа. Отец Бахрина сердечно приветствовал меня на изысканном английском языке с легким британским акцентом, после чего поспешно удалился в спальню в сопровождении своей подруги. Мы с Бахрином остались в компании с чучелами убитых животных и в полной тишине, если не считать тихого гудения вентиляторов под самым потолком.
14
Пребывание в Куала-Лумпуре вспоминается мне как праздничный и немного сумбурный круговорот достопримечательностей, ночных клубов и развлечений в компании молодых родственников Бахрина, с некоторыми из которых я уже успела познакомиться в Мельбурне. Неожиданно для себя я оказалась в самой гуще кружка «золотой» малазийской молодежи, объединенной королевской кровью в жилах и неуемной жаждой развлечений. Веселой компанией они кочевали от дискотеки к бару, от бара – к ночному клубу, прибывали туда на веренице роскошных автомобилей, одетые по последней моде, и везде ожидали и немедленно получали особый прием. Лесть и подобострастие принимались как должное и служили гарантией того, что никакие плебеи не осмелятся проникнуть в их тесный кружок.
Меня, однако, приняли в него с удивительным радушием. Родственники Бахрина оказались гостеприимными хозяевами: очаровательные, остроумные и веселые, они охотно и с видимым удовольствием сопровождали меня и в прогулках по городу, и в походах по магазинам. Немного озадачило меня поведение женской части этой компании: девушки предавались погоне за удовольствиями с какой-то особой, почти лихорадочной жадностью. О времени, проведенном в Куала-Лумпуре, Сингапуре или Лондоне, они говорили будто о чем-то запретном, почти незаконном и поэтому еще более восхитительном. Такое поведение стало мне понятнее после того, как я увидела их в совершенно иной обстановке – во дворце, где они со скромно опущенными глазами чинно стояли подле своих родителей, одетые в длинные и широкие одежды, сменившие мини-юбки и открытые, обтягивающие платья.
