Людмила Гурченко - Аплодисменты
Вчера, перед сном, я уцепилась за какое-то интересное открытие. Не забыть, не забыть! А оно выскользнуло: «Отпусти меня, я еще не та золотая рыбка. Но и я тебе пригожусь». Значит это еще — не главная правда. Это только ее частица. И еще частица, и еще частица… Кажется, для постижения всей правды не хватит и жизни.
Я искала свою правду в военном детстве и военных песнях, в своих скоропалительных решениях, ошибках, заблуждениях и начинаниях с нуля… Свою правду я ищу в своих героинях. Через их судьбы. Ирония судьбы, но почти все мои героини одиночки. Даже нежная коза в жизнерадостном детском мюзикле «Мама». В их мире нет хозяина. Одиночка. Это слово появилось после войны. Раньше, по книгам и кино, как-то больше солдатка. А теперь — одинокая, одиночка…
Сколько случаев одиночества мне выпало на долю в ролях. Мои героини ищут счастья. Почти все достигают его, а если и теряют, то становятся сильными, как героиня в фильме Евгения Матвеева «Особо важное задание». Удивительно, но сильными делает их одиночество. Не на кого опереться, невозможно расслабиться. Какая нелегкая судьба. Хотела бы я постичь психологию благополучной женщины, опиравшейся на сильную руку? Нет. Может, это знамение времени? Но ведь я живу в этом времени? Может, ему, этому времени, должна соответствовать именно такая героиня? Не знаю. Но мои роли не истощают меня. Они меня питают, обновляют. И я иду навстречу новой роли опять сильная, свежая, как птица феникс, возрождающаяся из пепла. И коварная мысль о поворотах, страхи «новых типажей» не приходят мне в голову. Я кручусь в сценарии, задыхаюсь в роли до тех пор, пока не зашипит кислород правды и не забьется спокойно сердце.
…Войдя на «Мосфильм», я сразу поверну налево, в обход. «Не появляйся от нечего делать на студии. Болей, терпи, жди. Знай, если ты понадобишься студии, — тебя найдут на краю земли. И самолет приземлится в твоем дворе». Лишний раз я и сейчас на студии не появляюсь.
«Мосфильм», «Мосфильм»… люблю я тебя и боюсь. Ощущаю тебя как нечто живое, обладающее желанной славой, как кипящей лавой, и бросающее в ледяную воду. Остывает лава быстро, но годами не можешь сковырнуть с себя «славное» прошлое. «Мосфильм», «Мосфильм», открыватель моего славного начала! Теперь уже мало осталось тех, кто трудился в те годы. Одни постарели, другие ушли на отдых. Многие ушли навсегда. Я люблю своих сверстников, мое поколение. Мы начинали вместе. И, хотя теперь это уже не Инна Хлопьева — администратор на площадке «Карнавальной ночи», а начальник планового отдела киностудии «Мосфильм» Инна Михайловна Хлопьева, но когда я прохожу мимо ее кабинета, моя рука сама тянется открыть эту дверь: я хочу ее увидеть — умную голубоглазую женщину. Все ту же Инну Хлопьеву. И у нас всегда есть о чем поговорить и, конечно же, есть что вспомнить. И как бы ни трясла свое объединение темпераментная Нина Урвачева, она для меня не только директор Второго объединения студии — она начало моей жизни. А я — ее. Наши судьбы в студийной жизни нерасторжимы.
Сколько же в кино профессий, с которыми знакомишься поздно. Так поздно, что становится стыдно — ведь думала, что постигала главное и вглубь, а оказывается, лишь плавала по поверхности. Это очень похоже на то, в каком порядке начинаешь изучать в детстве титры картины. Вначале смотришь на название фильма и ждешь титры с любимыми артистами. И если фильм музыкальный, ну уж ладно, читаешь и фамилию композитора. Но вот смотрю как-то, раз двадцатый или двадцать пятый, фильм «Подвиг разведчика»: тогда фильмов было мало, и этот мы смотрели до одури. Да сейчас задай человеку моего поколения вопрос: «Скажите, у вас продается славянский шкаф?» Немедленно последует ответ: «Шкаф продан, могу предложить никелированную кровать». Вот, значит, смотрю, закрыв глаза, «Подвиг разведчика». Идут титры. Это никому не интересно. Слушаю закадровую музыку. И так нехотя вскидываю взгляд на экран: «О, шо такое, товарищи, Барнет же уже там, в самом начале, был написан? Шо такое, чего это он уже два раза, а наш любимый Кадочников один?» Так, совершенно случайно, поняла, что Барнет и режиссер фильма, и сам в нем играет как актер. Стала запоминать фамилии режиссеров. Мама проводила городские елки и получала деньги по ведомости как режиссер-устроитель. Так, думаю, с этим делом все ясно. Это дело авантюрное и ответственное. Когда начала учиться в институте, мое лицо студенты-операторы «крутили» и так и сяк — в поисках подходящего света и ракурса. Я стала зорко следить и запоминать — какой же свет был, когда снималась именно эта фотография. Эх ты, папочка, лесовичок мой «дорогенький», а ведь ты говорил: «Там тебя, дочурка, заграмирують, як следуить быть, и ты в меня будишь у в кино самую красивую павую». Так «пава» через свои собственные недостатки стала запоминать в титрах фамилии операторов. Потом очередь дошла и до автора сценария. Но иногда вызывало неприятное удивление то, что рядом с автором романа «примазывалась» фамилия обработчика совершенного произведения, которое не нуждалось ни в какой переработке. И только потом-потом, совсем потом, поняла, что огромную информацию романа в емкую форму киносценария может уложить только профессиональный киносценарист. По нескольким фильмам я поняла, что помимо работы прекрасных режиссеров, актеров, операторов, композиторов есть еще важный-преважный, необходимый компонент, благодаря которому смотрит глаз, а душа поет — работа художника картины. Как поздно я созрела, как поздно… А теперь меня интересует профессия с таким протокольно-канцелярским названием — редактор картины. С этим словом у меня ассоциировался гоголевский персонаж в засаленном сером мундире, в очках, с пером и саблей в руке. Что не так — бац, отрубил! Что не по «его» — бзык, переделал!
С каких-то времен врезалась в память фраза, смысл которой дошел до меня не так давно: «Редактор надувает чужие паруса». Красивая фраза. Но тогда мне понравилось «надувает паруса». «Белеет парус одинокий»… А главное слово — «чужие» — неромантичное, и пролетело мимо меня.
С этой женщиной, работающей на «Мосфильме» редактором, я познакомилась несколько лет тому назад. Нас свела работа. Работа жаркая, неспокойная, словом, работа. 1980 год. «Любимая женщина механика Гаврилова». Одесса. Выходной день. Конфликт с режиссером в разгаре. Звонок: «Здравствуйте, я редактор картины, хотела бы с вами поговорить». А я знаю, что редактор целую неделю живет в Одессе, со всеми актерами уже перезнакомилась. Со всеми, кроме меня. Получается, будто я в этом фильме и не снимаюсь. Но целую неделю я и виду не показывала, что знаю о приезде редактора в Одессу. Во как все меня обходят стороной. Ну и штучка же я…
