Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971
<…>
Публикация в таком издании еще не обозначала статус диссидента, но означала опасную черту: прими Авторы эту публикацию как должное — и всё, возврата к прежнему статусу добропорядочного советского писателя не будет. У себя дома они уже не напечатаются.
АБС пока еще не знают о публикациях «Посева». У них свои планы, свои наработки, они хотят радовать читателя «здесь и сейчас». Эмиграция — как внутренняя, так и реальная — не их путь. Как в дальнейшем не раз говорили Авторы: «Нас увезут отсюда только связанными и на танке».
1971
Здравствуй, Борик!
Ну вот, был я сегодня у Жемайтиса. Бела отсутствовала — была больна, нам, как всегда, везет. То, что сказал Жемайтис, сводится к следующему: вещь им всем в редакции понравилась, но они считают, что мы использовали не все ее возможности, не раскрыли некоторые тайны и так далее — кто аборигены, почему планета такая, сам понимаешь, детские вопросики. Тут я прервал его и сказал, что у нас была ограничена площадь, что писалось это для «Авроры», что мы можем дописать и домыслить все, что угодно, но давайте договор. Тут, сам понимаешь, произошла заминка. Он принялся гудеть, что не знает, как посмотрит главная редакция на детектив, будут-де спрашивать, а про что это. Я сказал ему, про что это, но он с сомнением покачал своей верблюжьей головой и посмотрел на меня вдоль носа. Я сказал, что если бы я к своему отъезду, имеющему быть 14-го, уже знал бы, что договор наверняка будет, мы бы могли сразу приступить к третьей повести. Он сказал, что будет стараться — договор на 72-й год. Примерно то же сказала и Бела, которой я тут же позвонил домой. Такие дела. В общем, читать они хотят, печатать — нет. Все же я надеюсь выдавить из них что-нибудь определенное к дню отъезда.
Звонил Нине. Перемен к худшему нет, видимо, на днях начнут печатать.
Были в Моск. организации перевыборы бюро. Из фантастов никого не выбрали, и Ариадна принялась выяснять, в чем дело. Как выяснилось, фантастику в организации будет вести некий Сафонов… кто такой Сафонов — я, честно говоря, не знаю, но есть у меня сильнейшее подозрение, что это старый талантливый научпоп-лысенкоист. Ну и хрен с ними. Я туда не ходил давно и ходить, пожалуй, больше не буду.
Что еще? С кооперативом у меня по-прежнему неопределенно, никак не пропишут моего зятя. Пр-ровалиться им всем с зятьями и кооперативами.
Решил «Межкниге» пока не отвечать. Привезу письмо, ответим вместе.
Всё. Целую, жму. Привет Адке. Поцелуй маму.
Письмо Бориса брату, 9 января 1971, Л. — М.Дорогой Аркашенька!
Письмо посылаю с оказией — так будет быстрее.
1. Путевки нам выписали. Первый день — 15, последний — 27. Жить будем на первом этаже, номера, кажется, 8 и 9. В понедельник-вторник пойду выкупать. Когда возьмешь билеты, телеграфируй.
2. Пытался связаться с Дмитревским (выяснить, как дела в «Авроре»), но он, оказывается, с внучкой в Комарове до конца каникул. Буду искать его, начиная с понедельника. Оснований для тревоги, впрочем, никаких.
3. Деятельность твою в МолГв одобряю полностью: жми, жми на гадов, пусть до отъезда определят, чем нам заниматься в Комарове.
4. Между прочим, информация о том, что Ю. Домбровский дал, якобы, положительную рецензию на ГЛ, есть информация ложная. Изя Кацман виделся с Домбровским на Новый год, и тот сказал, что ему действительно предлагали ГЛ на рецензию, но он отказался ее брать, ибо «в фантастике ничего не понимает и рецензировать то, в чем не разбирается, не может». В «Неву» насчет ГЛ я не звонил еще: жду, может, Саша сам позвонит. Перед отъездом, впрочем, звякну (брякну).
5. Кто такой Сафонов, не припомню. В справочнике сказано, что он Вадим Андреевич (прозаик). По-моему, был какой-то фантаст Сафонов, из этих… из старых, настоящих… Или то был Сафронов? Между прочим, Мееров был в декабре у Казанцева. Казанцев помнит Ал. Ал-ча еще по «Защите-240», а потому считает своим. Много было разговоров о том, что «вот мы с вами понимаем фантастику, а эти, новые, братья всякие, только все изгадили…».
Ну вот, пока и всё. Крепко жму ногу, твой [подпись]
P. S. Леночке привет!
А Машка ваша — прелесть.
13 января газета Ленинградского пединститута «Советский учитель» публикует очередную рецензию Лемхина — теперь на ОУПА.
Лемхин М. Детектив братьев СтругацкихНовая повесть братьев Стругацких — детектив. Предыдущая их работа — «Обитаемый остров» — большой приключенческий роман. Это, на первый взгляд, неожиданно и, пожалуй, немного обидно.
Действительно, серьезные писатели (теперь, слава богу, не надо опасаться, говоря о фантастах — «серьезные писатели»), писатели настолько острых проблем, что даже маленькое их предисловие к роману К. Саймака «Всё живое» разжигает страсти литературных критиков. Да, серьезные писатели, совсем недавно и с таким трудом признанные серьезными, и вот — на тебе! — развлекательное чтение, скажут серьезные критики.
Я не буду этого опровергать, не буду доказывать, что приключения, а на самом деле все очень серьезно; детектив, а на самом деле социальный роман; не буду тревожить Достоевского и Грэма Грина. Серьезные критики правы по существу. Действительно, «Обитаемый остров» несколько облегчен. И, пожалуй, облегчен сознательно. Я бы сказал, что этот роман — популярное изложение собственных достижений. Это хороший роман как самостоятельное произведение, но он плох как роман, написанный после «Трудно быть богом» или «Хищных вещей века», он плох для самих авторов. Те же проблемы уже ставились и, главное, почти аналогично решались Стругацкими.
И вот — детектив. Ну ладно, «Обитаемый остров» хоть и повторение пройденного — хорошее повторение хорошего. А какие проблемы здесь?
Петер Глебски приятен нам. Он весел, общителен, честен, смел. Мы с удовольствием следим за ним; он пытается разобраться в том, что происходит в отеле «У погибшего альпиниста». Хороший ли человек Петер Глебски? Да, мы не сомневаемся в этом. Он и не может быть другим.
И вот настает его час, час Петера Глебски, — он должен решать, должен действовать. Но вдруг оказывается, что он сам не может ничего, он не человек, а чиновник, кем бы он ни казался, кем бы себя ни мнил, его и нет вовсе, а есть пыльные с замусоленными углами уставы, инспектор уже слился с ними и не может перешагнуть черту, за которой начинается Петер Глебски — человек.
Он оказался чиновником, машиной — инспектором Глебски. И пусть он потом понимает это, пусть жалеет, пусть мучится — шанс спасти свою душу, стать человеком, был дан ему, как дается он каждому из нас, и остался неиспользованным. «Звездный час инспектора Глебски» (один из вариантов названия повести) прошел, и потекли мутные часы аквариумной жизни инспектора Глебски. Он упустил свой шанс.
