Евгения Гутнова - Пережитое
Глава 57. Итоги
Когда я начинала писать эти свои воспоминания, шел 1985 год. Тогда еще только ощущались те бурные перемены, которые сегодня окружают нас. Прошло пять лет, и каких лет! Во введении к своим воспоминаниям я каялась в своем «конформизме». Теперь, наверное, надо покаяться и в другом, хотя, видит бог, многое из того, что открылось теперь нашим глазам, я давно уже знала или если не знала, то чувствовала. Произошел взрыв, который должен был произойти давно, еще после XX съезда. Но тогда его предотвратили, почву кое-как укрепили, восстановили зыбкое и фальшивое равновесие. Хрущев не смог по самой своей природе, по воспитанию и образу мысли, довести начатое дело до конца. Возле него не нашлось людей, которые поддержали бы его и подтолкнули идти дальше. Напротив, сильнее оказались те, кто не хотел перемен, не хотел смотреть вперед, но мечтал лишь с комфортом дожить свой век.
Время остановилось, и еще тридцать лет мы просидели в нелепом обществе, торжественно нареченном «социалистическим», развитым или «реальным социализмом», все более нищали, деградировали материально и морально, превращались в больное общество, в котором таяли и улетучивались, как пыль, его здоровые элементы. И вот в 1985 году эта деградация стала ясна всем, от верхов до низов. Я давно уже изумлялась, как можно в течение семидесяти лет насиловать экономические законы политическим волюнтаризмом, ведь они должны взбунтоваться; ведь созданные у нас производственные отношения, основанные на насилии, на возрождении феодализма, перекошенные и извращенные, закрывают путь здоровой экономике. Когда-то она должна была заявить о себе. И заявила. Стало ясно, что страна накануне глубокого экономического и финансового кризиса, что она не может обеспечить нормального существования своим гражданам, выдержать безумную гонку вооружений в соревновании с США, гигантские стройки, безвозмездную помощь нашим друзьям и союзникам во всем мире. Все поняли, что жить так дальше нельзя. В этом вынуждена была признаться и сама партия устами своего нового генсека Михаила Сергеевича Горбачева, провозгласившего на апрельском пленуме 1985 года необходимость решительной перестройки всего уклада нашей жизни.
Впервые за многие годы мы узнали непосредственно от наших руководителей, что если судить по уровню развития экономики, уровню детской смертности, по средней продолжительности жизни, то наше место в хвосте даже не слишком развитых стран. Что люди живут у нас плохо, что производство падает, что в казне нет денег, что у нас инфляция не хуже, чем в капиталистических странах. Были указаны и причины: отсутствие гласности, догматизм всех наших установок, командно-административная система управления, давившая все живое и прогрессивное в производстве и в культуре, жесткая уравниловка, благотворная для бездельников и никак не поощряющая тех, кто честно трудится, стремится к повышению результативности своего труда. По мере развития гласности мы все больше и больше узнавали о черных дырах нашей действительности, о слабости нашей медицины, школы, высшего образования, о страшной коррупции, масштаб которой представить даже трудно. Все чаще звучали слова о диких деформациях нашего социализма, вопросы о том, можно ли наш строй вообще называть социалистическим? Естественно, возникал вопрос и о причинах того, почему светлая мечта человечества обрела столь страшное воплощение. И тут пришлось обратиться к истории.
Первым шагом на этом пути стал замечательный фильм Абуладзе «Покаяние», где в форме притчи был заклеймен сталинизм, жуткие репрессии тридцатых годов, поругание человеческой личности, правды и красоты. В страшном образе главного героя, совмещающего в себе одновременно облик Сталина, Берии и любого другого сатрапа тех времен, режиссер и актеры прокляли созданный этими чудовищами режим, призвали всех, кто верил, сознательно или бессознательно поддерживал его, к «покаянию». В этом был глубокий смысл: ведь все мы — жертвы и соучастники пережитой трагедии, и, чтобы расстаться навсегда со страшным прошлым, нужно осознать весь его ужас, всю его преступность перед последующими поколениями. Но мало «покаяться», надо понять, почему так произошло. И неудержимый поток разоблачений в художественной и публицистической форме полился на нас со страниц толстых журналов, газет, телевидения, радио. Все страшное в нашей истории было вытащено на свет и показано таким, каково оно на самом деле: коллективизация, искусственный голод 1933 года, уничтожившие миллионы людей, и прежде всего крестьянство, индустриализация, построенная на костях этих несчастных, репрессии, ставшие неизбежными в той атмосфере лжи, в которой мы жили: ведь нужно было, чтобы все восхваляли те ужасы, что творились вокруг, и, следовательно, уничтожить всех, кто мог сказать или помыслить что-то иное. Я давно уже чувствовала эту связь между коллективизацией, между объявленным завершением строительства «фундамента социализма» и страшными репрессиями тридцатых — начала пятидесятых годов. Из архивов и ящиков столов извлекались ранее скрытые от нас романы А.Платонова, Е.Замятина, В.Гроссмана, великие художественные произведения, еще в двадцатые, а позднее в пятидесятые годы постигшие и изобразившие жестокую правду: бессмысленность вырытого нами «котлована» ценою миллионов жизней, наш «социализм» в образе страшного Чевенгура (А.Платонов), подавляющее сходство гитлеровских и сталинских лагерей (В.Гроссман), отнятую у нас свободу, завоеванную в победоносной войне.
Все авгиевы конюшни нашей истории были вычищены и содержимое их выброшено наружу, в том числе антисемитизм, депортации ни в чем не повинных народов и их страдания, ужасы сталинских лагерей. Все это вместе с бедственным положением в экономике, уже тогда очевидным, неизбежно ставило вопрос: нужен ли был этот семидесятилетний зигзаг — жестокая революция, братоубийственная гражданская война, насильственная коллективизация, неподготовленность к войне и столь жестокие неоправданные ее жертвы? От Сталина и Брежнева пытливые умы стали тянуть нить к Ленину и даже Марксу в поисках каких-то ошибок в теории. Ведь капитализм, которому двести лет пророчилась неизбежная гибель, сумел найти какие-то выходы из периодических кризисов, острых социальных противоречий, привел народы к мирному процветанию; а наш, построенный в муках «социализм», превратил нашу жизнь в казарменную уравниловку, не вылезавшую из дефицитов и исключающую возможность достойного материального и духовного существования человека. В чем же ошибка? Каждый пытался дать свои ответы, но чем дальше и глубже забирались начатые разоблачения, тем очевиднее становился полный развал той идеологии, которой мы жили все прошедшие семьдесят лет: ее жестокость и бесчеловечность, попрание ею элементарных принципов общечеловеческой морали, равнодушие к судьбам отдельного человека.
